– Вообще-то, я всегда собран, бдителен и готов к бою. И функционирую только в двух режимах – либо за работой, либо во сне. Даже когда я играю в карты, когда болтаю, перескакивая с пятого на десятое, когда маюсь на скучном спектакле, моя память и мое внимание все равно максимально напряжены.
– Вот и сегодня, с самого утра, вы занимаетесь мной так, будто это вопрос жизни или смерти.
– Все, что происходит на свете, – вопрос жизни или смерти!
И он накрывает мою руку своей широкой, горячей ладонью.
– Наша жизнь может прерваться в любую минуту, Огюстен. Настоящее кажется тебе надежным, но внезапно разлетается вдребезги, как хрупкий бокал. Например, оторвался тромб… Лопнул сосуд… Или кровоизлияние в мозг… Падение с высоты… Бомба… Пьяный за рулем…
– Вы об этом думаете?
– Специально не думаю, зато мои мысли постоянно вертятся вокруг этого.
– Грустно.
– Да нет, это весело, это вдыхает в человека жизнь, заряжает бодростью.
– Значит, не стоит торопиться умереть?
– Стоит торопиться жить. Слишком много людей, которых я любил, ушли из жизни, вот почему ни одна секунда моей жизни не должна пройти даром. Делать как можно лучше, как можно быстрее, как можно больше – вот мой девиз.
Судя по всему, его жизненная энергия родилась из этого стремления; колосс черпает свою энергию из собственной уязвимой хрупкости. Я вспоминаю о женщине с удивленными глазами, о той мертвой, которая сопровождает его и чью историю он мне рассказал. Угадал ли он мои мысли? У него вздулись вены на шее, глаза раздраженно сверкнули, и я чувствую, что он готов меня избить.
– Простите, месье Шмитт, я вас рассердил.
– Я всегда сержусь, когда люди оправдывают меня такого, какой я есть.
Он расплачивается с хозяином бистро.
Надевая плащ, я случайно бросаю взгляд в окно и указываю Шмитту на высокого, худого человека, прислонившегося к дереву метрах в десяти отсюда; он глядит в нашу сторону.
– Вы знаете этого типа?
Шмитт рассеянно смотрит на улицу:
– Где?
– Вон там.