Факел в ночи

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я ничего не знаю, – произнесла я надтреснутым голосом и кашлянула. – Сколько я ее знала? Несколько недель? Месяцев? И я никогда не спрашивала о ее семье или о детстве, или… или о том, чего бы ей хотелось. Потому что думала, у нас есть время. – Слеза змейкой заструилась по щеке. Я высвободила руку и вытерла влажный след. – Я не хочу об этом говорить, – сказала я. – Мы должны…

– Она не заслуживает того, чтобы ты притворялась, будто ее и не было, – изрек Кинан.

Я в ошеломлении подняла глаза, ожидая увидеть в нем злость, но в темных глазах сквозила жалость. Однако от этого стало почему-то еще хуже.

– Я знаю, что это больно. Со всеми так, знаю. Но через боль ты понимаешь, как любила ее.

– Она обожала слушать истории, – прошептала я. – Она глаз с меня не сводила, когда слушала мой рассказ, и забывала обо всем на свете, рисуя картины в своем воображении. Позже, порой даже спустя несколько дней, она задавала мне вопросы о героях истории, как будто все это время продолжала жить в том мире.

– Когда мы покинули Серру, – подхватил Кинан, – мы шли, точнее, бежали, несколько часов кряду. И как только остановились и устроились на ночлег, она посмотрела на небо и промолвила: «Звезды выглядят совсем другими, когда ты свободен». – Кинан тряхнул головой. – После целого дня пробежки, почти без еды, валясь с ног от усталости, она заснула, улыбаясь небу.

– Мне бы хотелось, чтобы я не помнила, – прошептала я, – чтобы не любила ее.

Он вздохнул, не отрывая взгляд от наших рук. Согретый теплом наших тел и солнцем, проникающим в щель над дверью, подвал уже не казался таким холодным.

– Я знаю, каково это – терять тех, кого любишь. Я научился ничего не чувствовать. И мне это удавалось, пока не встретил тебя…

Он крепче сжал мои руки, но не поднимал глаз. Я тоже не могла заставить себя посмотреть на него. Нечто неистовое вспыхнуло между нами. То, что, возможно, уже давно тихо тлело.

– Не закрывайся от тех, кому ты дорога, только потому, что боишься сделать им больно или… или испытать боль самой. Какой тогда смысл быть человеком, если не позволять себе чувствовать?

Он медленно провел ладонями вверх по моим рукам. Его прикосновения обжигали точно пламя. Все так же медленно он притянул меня к себе. Пустота в душе, вина за ошибки, боль – все это померкло в остром приступе желания, что пульсировало внизу живота и влекло в его объятья. Я скользнула к нему на колени, Кинан обнял меня за талию, и вдоль спины пробежала огненная волна. Он запустил руки в мои волосы, и на пол посыпались шпильки. Я чувствовала грудью, как колотится сердце Кинана. Его дыхание опаляло мне губы.

Завороженная, я смотрела на него. На долю секунду нечто темное, неизвестное промелькнуло в его лице, но нельзя, пожалуй, сказать, что это было так уж неожиданно. В Кинане всегда чувствовалась какая-то темнота. В груди шевельнулось беспокойство, быстрое, точно взмах крыльев колибри. Но в следующее мгновение Кинан стер границы между нами, заставив забыть обо всем.

Его поцелуи были исполнены нежности, а руки жадно ласкали спину. Мои пальцы с той же страстью порхали по литым мускулам, рукам, плечам. Я обвила ногами его талию, и он коснулся губами подбородка, легонько куснул шею. Затем оттянул ворот моей рубашки и с мучительной медлительностью оставил на оголенном плече пылающий след поцелуев.

– Кинан, – выдохнула я.

В жарких объятьях я совсем не чувствовала холода подвала. Я сняла с Кинана рубашку, пожирая взглядом его кожу, бронзовую в свете лампы. Провела пальцам по плечам, усыпанным веснушками, спустилась к твердым точеным мускулам груди и живота. Затем моя рука легла на его бедро, но он перехватил ее и пытливо взглянул на меня.

– Лайя, – мое имя в его устах прозвучало будто просьба, даже мольба, – если ты хочешь, чтоб я остановился…

Если хочешь держаться на расстоянии… Если хочешь помнить свою боль… Я заглушила внутренний голос и взяла Кинана за руку. И тут же ощутила в душе умиротворение, какого не знала уже долгие месяцы. Мысли, что терзали меня, стали казаться далекими-далекими.

Не сводя с него глаз, я притянула его пальцы к пуговицам на моей рубашке, расстегнула одну, затем вторую.

– Нет, – подавшись вперед, прошептала я ему на ухо. – Я не хочу, чтоб ты останавливался.