Факел в ночи

– Я должна тебя касаться, чокнутая ведьма, иначе не сработает, – сказала я.

Она искривила губы, издав рык, и неохотно протянула руку. К моему удивлению, рука ее дрожала.

– Это будет не так уж больно. – Мой голос прозвучал добрее, чем я ожидала. Проклятье, почему я ее успокаиваю? Она – убийца и шантажистка. Я крепко сжала ее ладонь и закрыла глаза.

Глубоко внутри клубился страх. Я одновременно хотела и не хотела, чтобы это сработало. То же чувство охватывало меня, когда я лечила Лайю. Сейчас, увидев рану и выслушав просьбу Кухарки вылечить ее, я сама ощущала эту потребность, точно тик, остановить который мне не под силу. Всем телом я чувствовала к этому непреодолимую тягу, что напугало меня. Это не я. Ничего такого я никогда не хотела, не развивала в себе. Я хотела бы отринуть этот дар.

Но ты не можешь. Если хочешь найти Элиаса.

До моих ушей донесся странный гул. Гудела я сама. Не знаю, когда это началось.

Я посмотрела в глаза Кухарке и словно нырнула в темную синеву. Я должна понять ее сущность, добраться до самой сердцевины, если желаю исцелить кости, кожу и плоть.

В Элиасе я чувствовала серебро, всплеск адреналина под холодной, ясной зарей. Лайя была другой. Она заставляла меня думать о печали и золотисто-зеленой нежности.

Но Кухарка… внутри у нее как будто скользили угри. Я отпрянула от них. Но в глубине, под клубящейся чернотой, я уловила проблеск того, кем она была раньше, и извлекла на поверхность. Мое гудение вдруг стало неблагозвучным. То хорошее оказалось памятью. Сейчас вместо сердца в ней жил клубок угрей, корчащихся в безумной жажде мести.

Я изменила мелодию, чтобы зацепиться за этот проблеск в ее душе, и дверь открылась. Я вошла, ступая по длинному коридору, который показался мне до странного знакомым. Пол втягивал мои ноги. Я посмотрела вниз, думая, что меня обвили щупальца кальмара, но увидела лишь темноту.

Я не могла петь о тайнах старухи вслух, поэтому мысленно выкрикивала эти слова, глядя в ее глаза. К чести Кухарки, она не отвела взгляд. Когда началось исцеление, когда я ухватила ее сущность и начала изгонять болезнь из тела, она даже не дернулась.

В боку у меня росла боль. Кровь просочилась сквозь униформу. Я не обращала внимания, пока не задохнулась, и тогда наконец заставила себя отпустить Кухарку. Рана, которую я забрала у старухи, была гораздо меньше и не так запущена, но все же болела адски.

Кухарка осмотрела себя. Ее рана пока еще немного кровоточила, но от недавнего воспаления остался лишь запах смерти.

– Ухаживай за ней, – выдохнула я. – Раз уж ты смогла забраться в мою комнату, то сможешь украсть травы, чтобы сделать припарку.

Она снова взглянула на рану, затем на меня.

– У девочки есть брат, связанный с… с Ополчением. – Она запнулась на миг, затем продолжила: – Меченосцы отправили его в Кауф несколько месяцев назад. Она пытается вызволить его. Твой парень ей помогает.

«Он не мой парень», – была первая мысль.

«Он сошел с ума», – вторая.

Меченосец, маринец или кочевник, отправленный в Кауф, имел шанс в конце концов вернуться. Но вернуться измученным, смиренным, не смея ни слова сказать против Империи. Книжникам же оттуда выхода нет, если только в могилу.

– Если ты мне лжешь…