Фаталист

Шорох за спиной заставил его резко обернуться и инстинктивно отступить в сторону. Это его и спасло, потому что Грушницкий явился к Лиговским не с пустыми руками: в его здоровой руке был пистолет, и выстрел раздался как раз тогда, когда Печорин шагнул. Пуля попала в стену. Григорий Александрович изо всей силы ударил Грушницкого по запястью, и оружие отлетело под рояль.

– О, я все рассказал про тебя Раевичу! – проговорил Грушницкий, плюясь кровью. Он попытался встать, но со сломанной ногой это было затруднительно. – Он приходил ко мне! В прозекторскую. Болван Вернер как раз собирался резать меня, как свинью! Но Раевич его опередил. У него есть силы… силы, о которых ты и представления не имеешь! Власть повелевать жизнью и смертью. – Глаза у Грушницкого горели совершенным безумием, когда он, похожий на огромного полураздавленного паука, копошился на полу, хватаясь за столик правой рукой. – Он дал мне жизнь сразу, потому что решил, что я нужен ему!

– Для чего, позволь узнать? – Печорин спокойно перезарядил пистолет. Нет, все-таки надо переходить на револьвер. Те хоть и часто дают осечки, зато не приходится после каждого выстрела загонять в ствол новую пулю.

– Чтобы уничтожить того, кто хочет нарушить его планы, – ответил Грушницкий. Кровь лилась из его груди, и на полу уже собралось изрядное ее количество. – Тебя, брат Печорин!

– Боюсь, мне придется разочаровать его. – Григорий Александрович прицелился Грушницкому в лоб. – Вас обоих.

– Э, нет! – с этим возгласом Грушницкий вдруг кинулся на Печорина и с неожиданным проворством схватил за ноги. Навалившись плечами на колени противника, он заставил его упасть назад. Григорий Александрович пистолет не выпустил, но больно ударился обо что-то затылком. К счастью, сознания не потерял. Он ждал, что Грушницкий бросится на него сверху, но тот пополз к женщинам. Княгиня закричала от ужаса, а княжна, кажется, была не в себе и только тихо визжала.

Григорий Александрович выстрелил Грушницкому в спину и попал, но тот лишь дернулся и продолжал ползти. Теперь он смахивал больше на гигантскую ящерицу, волочащую за собой тяжелый хвост.

Печорин попытался встать. В глазах потемнело, его повело в сторону. Похоже, он ударился сильнее, чем думал. Возможно, даже заработал легкое сотрясение. Тем не менее Григорий Александрович встал на колени и хотел было найти другую пулю, но тут же понял, что Грушницкий доберется до женщин раньше, а намерения его были слишком очевидны, чтобы позволить ему это.

Печорин, опершись обо что-то, поднялся и ринулся к камину, сбивая все на своем пути. Схватив кочергу, он бросился к Грушницкому, который уже вцепился в подол княжны и тянул ее к себе, издавая животные торжествующие звуки. Должно быть, он намеревался задушить девушку, как только доберется до ее горла.

Так вот что имел в виду Грушницкий, говоря тогда на краю скалы, что дело их с Печориным еще не кончено…

Григорий Александрович почти настиг его, но, потеряв равновесие, споткнулся о кресло и растянулся на полу. От досады он едва не закричал, потому что увидел, как Грушницкий навалился на княжну всем телом, подмял под себя и попытался схватить за горло. Девушка отбивалась, но сил у нее было недостаточно, и вот уже ободранные до костей пальцы впились в нежную кожу!

Княгиня, словно очнувшись, с криком бросилась на Грушницкого. Она обхватила его за шею и попыталась оттащить, но тот оказался на удивление силен.

– Ненавижу! – прохрипел он, выплевывая в лицо Мэри свою кровь.

Девушка закатила глаза – она теряла сознание от удушья.

Печорин заставил себя подняться. В руке он сжимал кочергу. Три шага – и он навис над Грушницким. Княгиня заметила его.

– Помогите же! – крикнула она.

– Уйдите! – велел Григорий Александрович, занося свое оружие.

Княгиня тотчас отпустила Грушницкого и шарахнулась в сторону. Ее лицо исказила гримаса, руки заметно дрожали.

Печорин изо всей силы ударил Грушницкого по затылку. Раздался влажный хруст, и кочерга ушла в череп на добрый дюйм. Печорин вырвал ее и, размахнувшись, снова опустил на голову противника.

Княгиня лишилась чувств, а княжна, надрывно кашляя, только глядела на происходящее расширенными от ужаса глазами. Кажется, она прикусила нижнюю губу, потому что по ее подбородку текла красная струйка. А может, это была кровь Грушницкого. Григорию Александровичу некогда было размышлять на эту тему: он бил восставшего из мертвых, чувствуя, что вот-вот упадет, что рука уже не так верна, и кочерга иногда попадает по плечам, а не по голове, но продолжал, твердо решив остановиться не раньше, чем потеряет сознание или будет не в силах замахнуться.