В ранней молодости, с той минуты, когда Григорий Александрович вышел из-под опеки родных, он стал наслаждаться всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и, разумеется, вскоре они ему опротивели. Потом он пустился в большой свет, и со временем общество ему также надоело. Печорин влюблялся в светских красавиц и был любим – но их любовь только раздражала воображение и самолюбие, а сердце оставалось пусто. Он стал читать, учиться, но увидел, что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и, чтоб добиться ее, надо быть только ловким.
Вскоре Григорий Александрович оказался на Кавказе. Он надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно. Уже через месяц он так привык к их жужжанию и близости смерти, что обращал больше внимания на комаров и почти потерял последнюю надежду…
Когда Печорин увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа девушку на коленях, целовал ее черные локоны, то подумал, что она ангел, посланный ему сострадательной судьбой.
Он опять ошибся: любовь дикарки оказалась немногим лучше любви знатной барыни: невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой.
«Сердце во мне ненасытное, – сказал как-то в откровенном разговоре Печорин Максиму Максимычу, своему тогдашнему начальнику. – Мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня. Мне осталось одно средство…»
Предаваясь размышлениям и воспоминаниям, Григорий Александрович наконец счастливо добрался до своего дома.
Затворив за собой дверь, он засветил свечку и бросился на постель.
Сон долго не шел к нему, а когда Печорин все же начал задремывать, то увидел Раевича. Тот приоткрыл тихо скрипнувшую дверь спальни и вошел. А может, просто возник из темноты, сгустившейся в одном из углов спальни. Спросонья Григорий Александрович не разобрал. Он сел на постели и уставился в изумлении на непрошеного гостя, столь бесцеремонно вломившегося к нему среди ночи. Как Раевич попал в дом? Стука во входную дверь слышно не было, да и денщик, если б впустил кого, то прежде доложил бы.
Эта мысль пронеслась в голове у Печорина, пока он рассматривал банкомета, не зная, как его приветствовать, и будет ли это уместно, учитывая обстоятельства.
На Раевиче был голубой жилет с золотой цепью поперек живота, черный сюртук и такого же цвета широкий галстук, заколотый жемчужной булавкой. Московский франт постоял немного, глядя на Григория Александровича, а затем аккуратно прислонил к стене свою трость и сел на стул.
– Простите, что побеспокоил в столь поздний час, – проговорил он низким голосом, не совсем похожим на тот, которым разговаривал давеча у себя дома, – но у меня к вам неотложное дело.
– Слушаю вас, – проговорил Григорий Александрович.
Появление ночного гостя встревожило его, но не так, чтобы очень. Вероятно, он все-таки заснул крепче, чем думал, и потому не расслышал стука.
Печорин смотрел на банкомета, ожидая, что его лицо снова изменится, превратившись в звериную морду, но Раевич источал вежливую деловитость и не более того. Пригладив окладистую бородку, он слегка наклонил голову и сказал:
– Вы ведь игрок, и азартный? Не отвечайте, мне стало это ясно, когда вы заключили пари с Вуличем.
Григорий Александрович промолчал. Теперь им владело только любопытство.
– Рано или поздно, я уверен, вам захочется испытать себя, как и Вуличу, – продолжал банкомет, доверительно понизив голос. – Я знаю, ибо видел подобное множество раз. Вам скучно, потому что вы почитаете окружающих ниже себя. Ищете острых ощущений. Чем опаснее, тем лучше.
– Какое у вас ко мне дело? – неприязненно поинтересовался Григорий Александрович. Этому типчику надо дать понять, что он – не тот, с кем можно говорить подобным образом. Тоже еще выискался знаток человеческой натуры!
– Дело самое непосредственное, – ничуть не смутившись, ответил Раевич. – Когда вам захочется сыграть со смертью, вспомните обо мне. Не торопитесь ставить свою жизнь на кон. Приходите, и я вам гарантирую, что сумею добавить вашему
– Непременно это учту, – отозвался Григорий Александрович. – А теперь, если позволите…