Потерянные боги

– Она сразила тысячи… Может, десятки тысяч.

– И ты называешь ее чудом?

– Она – лилит, – сказала Ивабог так, будто это оправдывало все.

– Она – зло! Демон! Ты же сама сказала!

– А кто сказал, что – зло, а что – нет? Этот бог, Христос, пытался подчинить ее своей воле. Подчинить всех лилит. Хотел заставить их служить людям. Вынашивать их детей. – Ивабог улыбнулась. – Лилит обратили это себе на пользу. Клянусь звездами, они это сделали! – Она просияла. – Использовали свою же кровь не для того, чтобы множить число людей, а чтобы питаться ими. Прямо греет душу. – Паучиха улыбнулась. – И теперь я слышу, что она до сих пор жива, до сих пор топчет землю там, наверху… Луч света в сумерках богов. – Ивабог внимательно поглядела на Чета. – И все же твой дух каким-то образом избег ее чар. – Ее голос опять изменился; теперь он звучал чуть ли не игриво. – Ну, Чет Моран, дитя крови Ламии, ты и загадка. Любопытная диковина. Подойди-ка поближе.

Чет замер.

– Подойди, не бойся.

Чет не двинулся с места.

– Тебе же хочется найти деда? Иди сюда, я тебе покажу.

Чет бросил взгляд вверх, на тела, висевшие под потолком. Инстинкт твердил ему о побеге. Но вместо этого Чет поднялся на дрожащие ноги и, пошатываясь, подошел к трону. Он осознавал, что делает глупость, но выбора не было. Паучиха взяла его за пальцы обеими руками и подтянула поближе. Третьей она сжала его запястье. Четвертая рука пробежалась пальцами по одному из камней, светившихся в кружевном троне. Выдвинулся ящичек, в котором лежали крошечные фиалы и булавки – десятки и десятки, самых разных цветов, форм и размеров. Она выудила из ящичка один из фиалов и подняла к глазам, изучая его темное содержимое.

– Покажи свою метку.

«Она знает, – подумал он. – Ну, конечно же, знает». Он раскрыл ладонь.

– А теперь пенни.

Он вытащил монетку и отдал ей.

Внимательно осмотрев монетку и даже попробовав ее на зуб, она, казалось, осталась довольна.

– Медь связывает чары, связывает все чары. – Она положила пенни Чету на метку и, вытащив пробку, поднесла фиал к его ладони. – Нам нужно ослепить Люцифера. Когда ведешь по крови, двери открываются в обе стороны.

Она наклонила фиал; тяжелая капля упала на медную монету. Раздалось шипение, и руку Чета пронзила острая боль: расплавленная медь впитывалась в клеймо Люцифера. Паучиха крепко вцепилась Чету в запястье, и он стиснул зубы, поражаясь ее силе. Метка вспыхнула, налилась алым, а потом погасла – утихла и боль.

Ивабог накрыла его ладонь своей, крепко сжала руку и закрыл все свои глаза. Светившиеся в троне изумруды померкли. Вдруг ее рука стала теплой, и глаз, тот, что в середине лба, открылся. И Чета опять затянуло – все глубже и глубже. Он чувствовал на себе ее руки, ее пальцы, как они ползут вверх по его плечам, по шее, по лицу, перебирают волосы, шарят, ищут. У него было такое ощущение, будто они уже внутри его головы – четыре маленьких паучка ползают, перебирая лапками, у него в мозгу.

– Нет, – сказал он ей, вот только он говорил это не на самом деле, а у себя в голове. – Мой дед. Мне нужно найти моего…

– Такова плата, – прошипела она. – Покажи мне ее, и я дам тебе твоего деда. – Думай о ней. О Ламии.