Не хотела лежать в этом месте, которое служило ей домом, а теперь – лишь блеклым напоминанием обо всем, что могло бы быть.
«Так чего ты
– Ворона?
Девушка посмотрела на Сида, тихо кровоточащего в углу.
– Пресвятой Аа, мне жаль, девочка, – сказал он.
Чего Мия точно не хотела, так это чтобы он так на нее смотрел. И когда Сидоний поднялся с соломы и сел рядом с ней, обняв крупной рукой за плечи, она поняла, что последнее, что ей было необходимо, это его утешения. Мия не нуждалась в сочувствии. Не желала сидеть в неуклюжих, слегка неудобных объятиях и плакать, словно напуганный ребенок. Это время давно осталось позади. Оно мертво и похоронено, как ее семья. Теперь она – Клинок Красной Церкви. Не слабая и хрупкая, как стекло. Мия была сталью.
Но и одной ей оставаться не хотелось.
Она подумала о своем времени в качестве аколита. О забвении и утешении, которые обретала в объятиях Трика. Но он тоже был мертв и похоронен. В пустом склепе в пустом зале, с единственным словом, вырезанным в память о нем. Мия сказала шахиду Аалее, что скучала по нему, и это правда. Но больше, как поняла девушка, она скучала по ясности их отношений; о простой радости, когда ты кого-то хочешь, и тебя хотят в ответ. Ноющее чувство, по-прежнему преследовавшее ее после визита к Фуриану, тоже не помогало.
«
Глядя в глаза Сидонию, она наконец поняла, чего хочет.
Не вечности, нет.
Но хотя бы одной неночи.
– …Почему ты так на меня смотришь? – спросил мужчина.
И, не произнося ни слова,
она посмотрела через плечо
на тень у лестницы
и исчезла прямо из его объятий.
Звуки гавани. Солдаты кричат: «Все чисто!», патрулируя по неночным улицам. Ветер, дующий с океана на Воронье Гнездо, приятно холодил кожу, и Мия задрожала после духоты казармы. Ее рука замерла у окна, будто не решаясь постучать.
– …
– Возвращайся в крепость, – прошептала Мия. – И скажи Эклипс, чтобы присматривала за улицей.