27. Аромат глицинии
Тюрьма была вонючей выгребной ямой с жирными каменными стенами и затхлым воздухом. Забытая дыра, в которую правосудие Кигена всыпало преступников, оставшихся в живых после битв на арене или ожидавших казни – жалкие счастливчики. Крошечные камеры с чугунными решетками и сгнившей соломой на полу были набиты должниками и убийцами, мелкими воришками и бандитами. Ни солнечного света. Ни воздуха. Черствый хлеб, черная вода и голый камень вместо подушки.
Охранник у ворот бросил один взгляд на Хиро в золотой накидке, в шипящих и лязгающих доспехах о-ёрой, достал ключи и открыл ворота в тюрьму. Он двинулся вперед по сырому коридору, покачиваясь и оглядываясь через плечо каждые несколько футов, будто хотел убедиться, что они все еще следуют за ним. Он вел их вниз по извилистой лестнице в вонючую тьму. Свет факела в руке охранника распугивал мелких крыс, разбегавшихся из-под ног в разные стороны. Более крупные особи с хвостами толщиной с большой палец Юкико застывали на месте и вызывающе визжали. В одной из камер лотосовые мухи, жужжа, копошились в зловонном трупе. Юкико прикрыла рот и отвела глаза.
Охранник остановился в глубине тюремных недр, указав на дверь камеры в конце коридора. Махнув головой в сторону Хиро, он молча передал ему факел и отступил на почтительное расстояние. Юкико повернулась к железному самураю, кивнув в сторону камеры.
– Мне бы хотелось остаться с отцом наедине, лорд Хиро.
Он поклонился, вибрируя шестернями, с шипением выбрасывая дым чи.
– Как пожелаете, госпожа.
Медленно и тяжело ступая, она подошла к камере с высоко поднятым факелом. Сердце ее разорвалось от жалости, когда она увидела в клетке бледную сгорбленную фигуру, облаченную в рванье с пятнами рвоты. Серая землистая кожа, покрытая каплями пота. Тело дрожит и корчится в судорогах из-за отсутствия лотоса. Зубы стучат, подбородок прижат к груди, руки сложены на коленях – полностью погружен в собственный ад.
Юкико подошла ближе, но он даже не шелохнулся при приближении света.
– Отец? – рыдание замерло у нее на губах, горло перехватило.
Она опустилась на колени перед дверью камеры, закрепив факел между решетками. Блики света поползли по татуировкам Масару, и девятихвостый лис, казалось, затанцевал среди теней. Она протянула руку между прутьев, желая дотронуться до него. Из отхожего ведра в углу пахло так, что ее чуть не вырвало.
– Отец, – повторила она громче.
Он медленно поднял голову и прищурился на свету. На лицо грязными пучками свисали седые волосы. Сквозь маску отчуждения пробились признаки узнавания. Глаза его раскрылись, он моргнул и слегка приподнялся.
– Юкико? – прошептал он, подползая к ней по грязным камням. – Господь Идзанаги, забери меня к себе. Это и правда ты? Или еще одна галлюцинация?
– Это я, папа, – и хотя слезы ручьем катились по щекам, она попыталась улыбнуться, сжимая его руку между решетками. – Это я – твоя Ичиго.
Лицо его вспыхнуло от радости, поборовшей боль и засиявшей в глазах.
– Я думал, ты погибла!
– Нет, – она сжала его руку. – Я спасла его, отец. Арашитору. Он здесь, со мной.
– О боги…
– Где Касуми? Акихито?