У Семена Капланского была редкая мутация крови. Он получал лучшие лекарственные препараты и надеялся, что медицина совершит прорыв раньше, чем умрет его тело. Надежда была тщетной. Слишком редкое заболевание, чтобы на его исследование выделялись серьезные гранты.
Поэтому Капланскому не завидовали – ему сочувствовали.
Танюша Свиридова. Случайная гостья, залетная пташка. Отчислена с первого курса московского первого меда за хронические прогулы. Паршивая овца в династии потомственных кардиологов. Блудная дочь, которая лучше сдохнет в придорожной пыли, чем вернется под сень отчего крова.
Танюшина легкомысленность, немного наивная доброта и детская жажда приключений удерживали ее на плаву. У нее был талант найти кров и стол и рыбкой-прилипалой прибиться к чужому очагу. В свои неполные двадцать пять она успела дважды побывать замужем – за криминальным авторитетом (от которого ей приходилось скрываться еще два года после развода) и сибирским банкиром (с которым все закончилось вообще водевильно: он застал ее с садовником, отобрал у нее трехмесячную дочь и выставил вон, даже не позволив забрать чемодан с одеждой).
В НИИ Таня работала лаборанткой. Никто не знал, как ей удалось сюда устроиться – человек ее психического склада обычно даже не получал приглашение на собеседование.
Никто никогда не видел Танечку грустной. Она всегда пребывала в режиме порхания. Неудобных вопросов из серии «не скучаешь ли ты по дочке?» или «почему не попыталась вернуть ребенка через суд?» ей не задавали, не хотели расстраивать. Ее волна чистой радости была чужеродной серому миру сибирского закрытого НИИ. Поэтому Танину радость все берегли как сакральный артефакт. От нее всегда можно было подзарядиться – само Танино присутствие автоматически обесценивало любую бытовую неурядицу. Ее даже научные дамы любили. Большая редкость. У таких чаще всего бывает змеиный характер.
Танечка была трогательно влюблена в Капланского и мечтала, что однажды он ее «разглядит» и позовет замуж. Почему-то ей казалось, что только ее опека и любовь способны излечить его. То, что недуг Капланского был генетической природы, Танечку не смущало. Она верила, что мысль порождает материю, а это значит, что любые трансформации возможны, если тобою руководит любовь. «Я и стареть не собираюсь, – на полном серьезе заявляла она научным дамам. – Я знаю, как силой мысли отменить морщины и целлюлит. Даже не уверена, кто из нас первым получит нобелевку – Капланский или я!»
Научные дамы снисходительно помалкивали.
Личную жизнь Тани Свиридовой и Семена Капланского пытался устроить весь НИИ, но без толку. Капланский уже был женат на науке и гулять на сторону не собирался.
Федор Змеев. Человек необычный судьбы. Некогда считался многообещающим молодым ученым. Слишком независимый, вечно балансирующий на грани дозволенного и каждой публикацией рискующий столкнуть свою карьеру в пропасть бездоказательного мракобесия.
Ему были интересны «области тьмы». Можно ли электростимуляцией мозга разбудить вдохновение? Можно ли подобрать хитрую лекарственную схему, которая поможет обычному крепкому ремесленнику стать гением? И тем самым объективизировать искусство, лишить его «эффекта божественного присутствия». Можно ли создать действительно эффективную систему обучения во сне?
У Змеева была официальная работа – он писал отчеты о методах лучевой и фармакологической терапии при опухолях мозга. А в свободное время использовал свою лабораторию для личных исследований, на которые начальство закрывало глаза. До тех пор, пока Змеев не опубликовал их предварительные результаты на сомнительном американском портале полуэзотерического толка. Его статья разнеслась по миру подобно вирусной рекламе. Был страшный скандал. Федора Змеева с треском уволили, и с тех пор коллеги начали его сторониться, как будто само его присутствие могло обратить философский камень их изысканий в горстку пепла.
Федор не унывал. Он быстро нашел спонсора, неповоротливого нефтяного увальня, который вкладывал в исследования Змеева миллионы в обмен на обещание, что тот сделает его сверхчеловеком.
Непонятно – то ли Змеев и правда верил, что может пробудить сиддхи – сверхъестественные силы, способные творить чудеса в человеке, который был чужд даже обычной человеческой эмоциональной тонкости, – то ли нужда вынудила его обманывать. Нефтяной король терпеливо ждал три года, потом молча опечатал лабораторию и уволил Федора посредством эсэмэски, не удостоив личной встречи. Что он собирался делать с лабораторией, в работе которой не понимал ничего, загадка.
Федору Змееву удалось выцарапать жесткий диск и рюкзак с бумагами. С этим приданым он и устроился в НИИ НМ-612, который часто привечал талантливых изгнанников большой науки.
Змеев был похож на Дракулу. Очень худой, рослый, сутулый, с длинными, как паучьи лапки, конечностями. Он вел ночной образ жизни, и его синеватая, как дорогой фарфор, кожа почти никогда не видела солнечного света.
Такие разные люди, такие разные истории – но в тот вечер их всех объединила духота тесного зала и тоска по украденному свободному времени.
Человек на трибуне все говорил и говорил…
Он вел себя так, словно аудитории не существует. Пребывал в таком безоговорочном согласии и слиянии с самим собою, что эмоциональный поток его речи, казалось, вообще не нуждался в адресате. Внешность у него была весьма примечательная. Было ему хорошо за семьдесят. Его скукоженное лицо было словно мумифицировано временем. Кожа такая тонкая и сухая, что, казалось, может треснуть из-за малейшей мимической гримасы. И одет он был не по погоде. Полурасстегнутая рубаха являла миру впалую, дочерна загорелую грудь, на запястьях звенели медные и оловянные браслеты, немногочисленные волосы были заплетены в тонкую косицу, увенчанную необычным круглым колокольчиком. Всем, у кого взгляд задерживался на этом странном предмете, мужчина пояснял, что это бубенчик из упряжи слоненка.
Выглядел он человеком, которого лишь один шаг отделяет от знакомства с карательной психиатрией.