Круг замкнулся

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да как гнать? У меня детей полон дом! Мы жить хотим!

– Так и ползайте перед ними на пузе, ползайте!

Стрелок взобрался на валун у воды, трижды ударил ясеневым посохом и гаркнул во всю глотку:

– Тихо!

Толпа завозилась, зашуршала, захлюпала, но смолкла.

– Говорите по очереди, – едва слышно произнес он.

– Прогнать чужаков не-ме-длен-но! – отчеканил Боровиков. – Остановить проклятую стройку – и никаких соплей.

– Дочери твои бросятся на топоры или внучонок мечи ручонками отбивать будет? – заголосила Пшеница. – Русак мой уж третий день все никак не вернется! Так давайте всех детей загубим?

– Да нельзя кровь проливать из-за храмов – нельзя! – зашлась Холщова. – Лес проклянет нас, неверны-ы-ых…

Дрожью по земле раскатился гортанный голос Горлицы, слезами выступил на глазах сельчан:

– Лес благословляет нас на защиту! Жизни деревьев не дешевле жизней людей.

Жуткую тишину нарушали лишь звон топоров и рваные окрики. Первым опомнился Боровиков и бросил Стрелку в лицо:

– Так что, Отец деревни Луки, ты поведешь нас? Защитим Лес, раз больше некому?

Поляна гудела. По всхлипу, по вздоху, по робкому взгляду смелые слова Горлицы проникали в мышиные сердца сельчан – и вот уже Холщова шагнула ближе к Боровикову и тоненько протянула:

– Защитим!

Даже тетушка Пшеница, утерев бахромой нос, согласно кивнула.

– Или боишься? – подбоченился Боровиков.

Белянка глянула на Стрелка – плотно сомкнуты бледные губы, блестят глаза, ветер по плечам пересыпает волосы. И что-то такое сквозит в изгибе ломких бровей, в заостренных скулах, в повороте шеи, в широко расставленных ногах и сжатых на посохе пальцах, что сердце замирает и оглушительно рвется в пятки – он бы с радостью бросился в бой, он бы повел за собой смелых и сильных!

Но нельзя.

Потому что нужно сохранить деревню.