Сделав несколько шагов в сторону дома, Бабуля, однако, остановилась. А козу-то почему с собой не взять? Правда удастся ли перевести ее через канаву по доске? Если животина ее туда уронит, Бабуля там же благополучно и окочурится.
Шанса проверить ей так и не представилось. При первой же возможности коза запаниковала, вырвала из слабой руки веревку и унеслась в заросшие поля, мемекая в истерической радости, которой, учитывая нынешние сложные времена, вряд ли хватит надолго.
Ветер пах так, будто горел. Солнце уже успело забраться довольно высоко и теперь латунно подмигивало с небес, закопченное артиллерийским дымом. Луг лежал весь изрытый и искореженный. Бабуля представила, как тут, воняя раскаленным металлом и жженым порохом из глоток, бродили великаны. Их-то лапищи, каких не вместить человеческой обувке, тут все и истоптали. Ежели немедленно не разровнять, колдобины застынут, трава загниет, сено пропадет, и вся домашняя скотина поляжет с голоду.
Хотя и скотины-то больше нет, вспомнила она, так что пусть его великаны резвятся да топчут землю.
Путь до дома занял больше времени, чем она рассчитывала. Ну, да, она, конечно, устала. Солнце уже юрко катилось вниз по западному небосклону, выплясывая между толстобрюхих туч. Одна из ферм, куда она думала заглянуть, кажется, пылала. Ведущая туда тропинка потонула в грязи, вся взрытая железными колесами. Тут явно прошла конная тачанка, и лошади оставили свежий навоз.
Но ведь на
И дубовик… с ним-то все в порядке? Он вообще еще там?
Быстрее идти Бабуля не могла. Если дубовик помрет в ближайшие четыре минуты от нехватки молока, ну что ж… значит, такова его судьба. Все эти десятилетия Бабуля тихонько ковыляла по жизни черепашьим шагом, никуда особо не торопясь и зная, что в свой срок все на ферме умрет. И она сама тоже – в свой срок, когда бы он, этот срок, ни настал.
И, однако же, она дышала чаще и, несмотря на все свои неспешные фермерские философии, торопилась.
Дверь сшибли с петель. Комья глины своенравно красовались на еще совсем недавно отмытом полу. Помимо этого дом стоял вроде бы не тронутый. Неприятель и вправду не нашел, чем поживиться и кого изнасиловать, так что, может статься, дубовик с его молоком спасли Бабулю Готье от весьма неприятной участи, умыкнув ее своевременно со сцены.
Правда, она не то чтобы сильно хотела спастись. Чего, спрашивается, ради? Умереть с голоду недели за две, глядя, как солнце то встает, то садится, и слушая поздних летних цикад, скрипуче гложущих ее последние минуты, будто это маятник безжалостно стучит, стучит, пока не замрет, наконец, на вечные веки?
А вот дубовик – дело другое. Аккуратно пристроив сабо в пустой раковине и подперев всякими полотенцами, чтобы они не соскользнули, не перевернулись и не расплескали молоко, она пошла на охоту.
Существо цеплялось за изголовье низкой кровати, принадлежавшей Доминике. Сейчас оно уже совсем походило на жука, а тревожные движения стали вконец дергаными. Дубовик метался вверх и вниз по резному столбику, изучая лицо мужчины, лежавшего головой на тощей подушке, к которой он прилепился ломкой коркой подсохшей крови и рвоты.
– Надо было с козой разобраться, – объяснила гостю Бабуля. – Правда она со мной разобралась лучше, чем я с нею.
Мужчина был немецкий солдат. Сбоку на шее зияла рана – словно красная капуста, вскрытая ножом. За всю свою долгую карьеру фермерской женушки Бабуля Готье ни разу не случалось лицезреть человеческую анатомию, выложенную вот так, на всеобщее обозрение. Надо сказать, картина вышла довольно интригующая. Дубовик зато дрожал от отвращения. Он просеменил вниз, осмотрел рану и натекшую из нее жуткую лужу, потом опаленные брови и глянцевый сожженный висок… длинный, изящный салонный нос и аккуратные зубы, все целые и жемчужные, как новорожденные луковички – ни единого бурого между ними.
– Это враг, – сказала Бабуля. – Немецкая армия.
Немецкая армия вдохнула длинно и натужно, как прохудившиеся мехи, а когда выдохнула, хлопья сухой крови, медно посверкивая, заплясали в косых лучах предвечернего солнца.
Дубовик согнул пальчики и показал. На полу обнаружились винтовка и кожаный ранец.
– С ружьями я дело имела, – сказала Бабуля. – Стреляла бешеных собак в свое время. И лошадь, которую нужно было забить. И в воздух, над головами – когда бандиты и попы слишком уж интересовались, как у нас тут дела.
Ружья она, однако, не тронула. Вместо этого Бабуля обшарила ранец в надежде найти сухари, дневной паёк или документы. Нашлось лишь несколько бумаг на немецком – их она прочесть не смогла. Кто бы ни оставил тут солдата, долг мародера над ним уже исполнили. Ничего полезного не осталось – разве только длинная иголка и катушка ниток.
ebooksa