Бабуля запалила кухонный очаг какой-то щепой и подбросила несколько деревянных ложек, чтобы огонь разгорелся, – времени искать что-то еще у нее не было. Подержав иголку в пламени, сколько могла, против всякой заразы, она подождала, пока та остынет и ее можно будет взять в руки, и уселась на край кровати. Рану она зашила – и постаралась получше, хотя без очков оценить работу все равно не вышло. Края не особенно хорошо сошлись, и кровь потекла снова, но теперь хотя бы не струей. У Бабули даже появилось ощущение – хотя, возможно, и ложное, – что она сделала доброе дело.
Она осталась довольна. Надо, чтобы парень чувствовал себя достаточно хорошо – чтобы мог сесть в кровати и посмотреть ей в глаза, прежде чем она пустит ему пулю в лоб.
Дубовик слез с изголовья и устроился у него на плече, что твой заправский пиратский попугай.
– Ты принадлежишь дубу, а дуб – ферме. Немецкая армия – это захватчики! – в отвращении бросила Бабуля. – Убирайся отсюда, ты… Предатель.
Но дубовик оставил оскорбления без внимания. Ему было все равно. Он пристроил свой ломкий веточный аппарат у раны – видимо, в отсутствии молока сойдет и кровь. А, может, – кто знает! – ему вообще были по вкусу захватнические армии, которые разносят твой дом, гонят прочь фермеров, на которых ты годами так мило паразитировал, превращают зеленый мир в бурый, а лазурь позднего лета – в бурлящий черный адов пламень.
Оставался еще вопрос еды. У Бабули Готье ни крошки во рту не было уже больше суток. В принципе, она была вполне готова помереть от недоедания, да только завидное физическое здоровье заставит сначала некоторое время поголодать, а эта перспектива Бабуля не слишком прельщала. И уж совсем ей не хотелось выходить мародера, а потом самой неожиданно отдать концы, так и не успев толком его пристрелить.
Может, и правда, нужно просто потянуть спусковой крючок и разом со всем покончить? Зачем мстительно казнить его ужасом? Это же просто мальчишка, ничтожная блоха на мундире кайзера Вильгельма. Грубая сила… А тут перед ней – живое лицо, по-своему даже нежное и страдающее.
И все же это было лицо войны, и все же это был враг. Вот что война принесла в ее дом. И война, в конце концов, унесет ее старую жизнь, так что чем мальчишка не ангел смерти? И да, Бабуля испытывала жестокое удовольствие при мысли об убийстве ангела смерти, пока он сам не успел убить ее, – и предвкушение последней победы. О такой компании она не просила – а кто бы попросил?
По этому случаю Бабуля решила поспать – потому что поняла, что уснуть она сможет.
– Давай, слезай с него, ты, – проворчала она дубовику, который рожу скорчил (и, кажется, даже язык ей мельком показал), но слезть все равно слез.
Мадам Готье получше укрыла солдатика – облезлой конской попоной, которую нашла на конюшне, – и уселась в кресло. Спать лежа она, честно говоря, боялась: вдруг потом встать не сможет?
Ставни закрыть она не позаботилась. Бабуля всегда любила дневной свет, да и не так уж много его ей осталось. Дубовик приткнулся на подоконнике. Вскоре глаза ее привыкли к темноте, и она различила, что создание дрожит мелкой дрожью. Кто его знает, чем он там занят: может, спит, может вахту несет, а может, просто ждет, что она встанет и чем-нибудь займется. Ночью, в скудном свете, он совсем смахивал на гомункула – совсем как человечек выглядел, или фея какая. Бабуля закрыла глаза и погрузилась в свои мысли. Вряд ли ему свойственно видеть свою смерть так же, как я вижу мою, думала она. Так же ясно. Даже очки не нужны.
Спала она куда лучше обычного. Да уж, когда вчера столько сил на это молоко ушло… Молоко! Мысль эта так и вспыхнула у нее в голове. Она не дала молока дубовику! Небось, сам уже все нашел и выпил?
Теплый дождь барабанил в стекла и утихал, потом снова барабанил и снова утихал. Дубовик вернулся на спинку кровати, приглядывать за заложником. Солдатику было ни хуже, ни лучше. Спал он ровно, а пах скверно. Молоко, как оказалось, все еще пребывало в башмаках. Бабуля сунула в него палец, проверить: да, уже начало чуть-чуть подкисать.
– Если собираешься завтракать, иди и завтракай, – сказала она, готовясь перелить молоко в блюдце и ставить на пол. – Иди, иди сюда, тварюшка.
Но не успела она нагнуться – сложные движения, того и гляди переборщишь и опрокинешься, – сквозь дождь и ветер со двора донесся звук. Нормальный такой фермерский звук, она каждый день такие слышала – каждый день своей долгой жизни на этой самой ферме. Просто кто-то отворил калитку огорода и хрустит теперь к дому по засыпанной гравием дорожке. Бабуля схватилась за грудь и ахнула. Вот что творит с нами война: самые простые события превращаются в сущую невидаль, не успеешь и глазом моргнуть.
– Что? Кто? – прошипела она.
Наверняка это товарищи солдата за ним вернулись. Придется и их тоже убить, если только она сумеет первой добраться до комнаты и винтовки. Черт, ну почему она так и оставила ее валяться на полу у кровати?
– Тащи ружье, – бросила она дубовику, хотя и сомневалась, что он сможет понять слова – не говоря уже о том, чтобы поднять и принести тяжеленную штуковину.
А незваный гость тем временем неожиданно встал у порога. Словно почуяв вековые обычаи фермы, он вытер грязь с башмаков об кусок гранита, установленный у дверей с этой самой целью. Дальше дверь отворилась, и Бабуля Готье выпрямилась, откинув плечи назад, чтобы лицом к лицу встретить следующее последствие своего безрассудства.
ebooksa