– На место новое. Хорошее.
– Сюда? Почему сюда?..
– Привольно тебе тут. И нам хорошо будет.
– Это не ваше место! Ваше там, в Стоянове!
– Другие туда пришли. Новые. Тесно стало. Уж заждались, пока дверь-то откроется.
– Тут… тут не ваше! Тут же люди живут! Они ни при чем, они даже не знают! – Катя вгляделась в спокойные, будто стершиеся лица дачников. – А вы что творите? Вы их… вы же их убиваете!
– Они сами творили. Убивали. Плохие соседи. Убивали. Убивали. Убивали… – и Полудница перешла вдруг на торопливый, панический шепот несчастного пугала, которое было сначала просто деревянной крестовиной в куцем пальто, лежало на чердаке и никого не трогало. А они оживили его и убили. Она сама, Катя, своими руками убила. А оно убило Петухова. А Никита снова убил пугало, а потом еще Светку Бероеву. А Светка Бероева убила Кожебаткина, и мужа своего, и скольких еще – безымянных теперь, обглоданных и впрок засоленных…
– Плохие соседи, – повторила Полудница.
– Да люди просто, обычные люди, – развела в отчаянии руками Катя. – Они с перепугу… Вы же знаете, вы в Стоянове всегда с людьми по соседству жили!
– Эти другие совсем. Тех мы знали. А этих не поймешь. Мы уж пробовали. Нельзя с ними жить.
– А как же тогда…
– Уведу я их. С такими не уживешься. Страшные они.
Катя неожиданно для самой себя расхохоталась – до слез, до боли в по-прежнему саднящем горле. Вот кто тут, оказывается, страшным все это время был… Но вовремя опомнилась, задавила истерический смех – нельзя ведь Полуднице отдавать последнее слово, надо спрашивать и спрашивать, как она сама любит, а то замолчит – и все, с концами.
– Куда уведешь?
– А за ворота, за околицу. На што они тут.
Бабушка Серафима выговаривала так же мягко: «на што», «за што». Вообще, речь у нее была правильная, на старости лет и вовсе приблизившаяся к городской стерильности, а это она сама, видно, оставила на память о своем полумифическом, населенном особыми тварями селе Стоянове.
– Отпустишь?
– Уведу. Нельзя с ними жить. Страшно.
А Кате стало страшно за дачников – уж больно неясно баба огненная об их дальнейшей судьбе говорила.
– Но ты же… ты же их исправила. Вон какие тихие, ласковые стали. С такими ведь можно жить?
ebooksa