Вьюрки

И Никита, гладя Катю по вздрагивающей спине, вдруг подумал, что ведь не так уж это и плохо – спрятаться во Вьюрках от всего, что давило и понукало снаружи, остаться навсегда в обители вечного лета. С Катей. Если нельзя вытащить ее из клубящегося вокруг иномирья, то почему бы самому не прыгнуть туда, как в Сушку с мостков. Там, может, даже лучше, там жизнь из серого короткого промежутка между двумя вариантами небытия, в середине которого поджидает ясный ужас, превращается во что-то другое, странное, причудливое. Страшное, да, но – не настолько…

– Уговор так уговор, – кивнул Никита, прижав ее к себе покрепче. – Значит, останемся.

– Они нас не тронут. Ты только не выходи, ладно? Надо пересидеть. А потом ничего, мы… мы пообвыкнемся. Заживем.

Она уже не дрожала, кажется, успокоилась наконец. И Никита продолжил, не то шутя – а что еще делать, когда от привычного мира ни кусочка уже не осталось, – не то всерьез:

– Хозяйство заведем.

– Кикимору и шуликуна на цепи… И детей. Павлов, давай заведем детей?

– Вот вечно вы, бабы…

– Да всего парочку. Или одного даже. А если опять не получится, подменыша усыновим, ладно? Найдем посимпатичней. Или водяного нашего, Ромочку, он очень хороший…

– Ладно. Только кормить его ты будешь. И убирать.

– И убирать.

– И кости в подвал скидывать. Кого он, кстати, есть будет, если людей не останется? Снаружи придется заманивать?

– Павлов! – Катя толкнула его локтем, а потом мечтательно вздохнула. – Может, у нас тут жизнь наконец начнется.

– Может. На даче всегда лучше.

– Это смотря какие соседи…

– Ничего, с теми как-то уживались, и с этими поладим.

За окном послышался топот, треск веток, и кто-то взвизгнул:

– Мамочки!..

Катя отвернулась к стене, уткнулась в нее лбом:

– Юльку так жалко… Я плохая нечисть, Павлов. Мне всех жалко.

До сих пор Никита не был уверен, стоит ли ей признаваться, да и непросто было это выговорить, но уж очень ситуация располагала. И он все-таки сказал: