– Хорошо.
Покосившись на Галину – та разглядывала пол, – докторша распахнула картонную папку, которую принесла с собой. Мелькнула расплывшаяся надпись в верхнем правом углу: «Вика Зайцева, 8 лет». Зашуршали серые бланки больничных анализов. Закрутились штопором, распиливая тишину, замысловатые цепочки слов:
– Гемоглобин… Билирубин… Лейкоциты… Рибонуклеин…
Голос медички внезапно захрипел. Она попыталась откашляться… Вязкая, липкая тишина палаты наплывала со всех сторон.
– Вот! Вы слышали? Слышали?!
Докторша едва не выронила папку. Галина вытянула вверх палец и задрала вверх голову, как собака, которая нюхает воздух.
– Такой странный звук. Чаф… Чаф-чаф… Чавкает. Жует. Слышите?
Черные зрачки
– Слышите?!
Докторша покраснела и опустила глаза.
– Нет, – сухо сказала она и закрыла папку с историей болезни.
Пока рядом был Виталик, Вика ничего не боялась. Даже в самые последние дни, когда он уже не мог говорить и постоянно пребывал в полусне под капельницей.
Все знали, что Виталик
Если кого-то выписывали – это означало только перевод в другую больницу или другой исследовательский центр. Остальные –
Заметив однажды, как Галина прислушивается и обшаривает глазами палату в поисках «чавкающих», Виталик сказал Вике:
– Твоя мама. Долго не протянет. Ей нельзя увеличивать дозу. А без лекарства. Она не сможет. Терпеть еще.
И Вика поняла – о чем он.
Его белое лицо словно светилось в темноте.
Когда-то они подолгу болтали друг с другом. А теперь, чтобы проговорить длинную фразу, ему приходилось часто делать паузы, шумно дышать ртом.