Он в яростном и безумном ослеплении распахнул окно, выходящее в лабиринт двориков, переулков и низких крыш, схватил кисть и с проклятьем выбросил в гнилую ночь.
Однажды утром, обслуживая клиента, он выронил кольцо от невероятного зуда в правой руке; он подозвал помощника, передал ему удивленного клиента и бросился в комнату, чтобы осмотреть кисть.
Кожа на ней шелушилась, вздымаясь крохотными розовыми кратерами.
Часом позже он был у доктора Натаниеля Мууса, прописавшего ему мази и помады и отославшего домой с выражением отвращения на лице. Доктор попросил положить десять флоринов на мраморную подставку в коридоре.
Когда Гумпельмейер пришел к двадцатому врачу, то уже носил на руке черную перчатку, никогда ее не снимая. Плечи его опустились, взгляд бегал, как у алкоголика, животик растаял. Он ежедневно просиживал в тупом оцепенении, глядя на пыльный уголок у двери магазина. Дела ухудшались с невероятной быстротой.
В тот вечер ливень хлестал Амстердам тысячами мокрых плетей.
Лукавый Амстердам-вонючка, Амстердам-гнилушка прятал грязь своих улиц, скрывал оргии за электрическим сиянием дворцов, заглушал звоном ксилофонов икание пьяниц и хрипы умирающих на портовых улочках.
Город одевался в синие шелковистые шторы, чтобы притушить свет на желтых лицах курильщиков опиума и зеленых губах любителей эфира. Его почтенные дома богачей с мирными сонными фасадами, как детские личики, скрывали разврат и проституцию.
По пустынной Кальверстраат медленно брел человек, вернее, его хилая и несчастная тень.
Он позвонил в сотню дверей; сотню раз протянул руку за подаянием.
У мюзик-холла он столкнулся с жизнерадостным толстяком.
— Давид Кроон, подайте что-нибудь… Я — Гумпельмейер…
Услышав его, Давид Кроон закричал и бросился внутрь здания.
Гумпельмейер исчез под дождем — его последняя надежда растаяла, он решил умереть. И тогда ему захотелось в последний раз глянуть на свой магазин.
Лишь одна витрина сверкала среди темных фасадов. Когда-то она принадлежала ему.
Он долго всматривался в нее, и вдруг свет упал ему на руку.
Болезнь странно деформировала ее, удлинив, искорежив ногти, объев пальцы. Под многодневной грязью розовели язвочки.
И Гумпельмейер вспомнил кисть, которую выбросил в дождливую ночь.
Он опустил голову и попросил прощения у бога.
Что это было?
ebooksa