С этими словами он сложил ладони над головой и поплыл сквозь заваленный углями, сужающийся туннель к Филиппову уху – к светлому пятнышку, к лосю под струями пластикового дождя, словно бы подсказывавшему, что до спасения рукой подать. Однако стоило ему рвануться навстречу свободе, догорающие остовы мертвых клеток крючьями впились в тело. Взвизгнув от боли, он кое-как протиснулся в ухо Филиппа, наружу, схватился за пострадавшие в тесном коридоре уши – и обнаружил, что они оборваны под самый корень. Он подождал, не поднимет ли его кто, но Филипп спал беспробудным сном, а в комнате было темно. Не дождавшись подмоги, Ранги осел на пол, обмяк и отключился.
Очнулся он, почувствовав пальцы Софи, гладящие облезлую шкуру. Прикосновение к ранам на месте ушей заставило вздрогнуть от боли. О, ну надо же – и Дина тут как тут!
– Дина! – восклицание Софи прозвучало, точно приемник Ранги на самой малой громкости. – Ты зачем же Ранги истрепала? Зачем уши ему отгрызла?
А что там говорит Марта? Улыбается. Под потолком качаются шары – красные и синие, цветов крови, перегоняемой сердцем, а на каждой из синдерелл – синяя ленточка, как будто Ранги попал на детский праздник, где призы достаются всем, чтоб никто не остался обиженным.
– Просто чудеса, – сказала Марта.
Щеки Филиппа раскраснелись от жара, однако он не лежал, а сидел, да еще улыбался.
Казалось, Ранги вот-вот лишится чувств, но тут Софи усадила его рядом с Филиппом, а тот закинул руку Ранги себе на плечо, другую – на плечо Марты, и сказал:
– Не нужна мне Европа, мам… – и еще что-то о том, что здесь, рядом с ним, целый мир.
Слов Ранги не разобрал. В этот момент Софи включила его, приемник заиграл Девятую симфонию, и, не услышав знакомых величавых аккордов, Ранги понял: да он же глух, совсем как великий Бетховен!
Софи залатала его шкуру рыжей пряжей, пришила новые уши – шелковые, цвета спелого абрикоса. Глухоты это не исцелило, но Ранги почувствовал себя настоящим красавцем. Его усадили на полку над Филипповой кроватью, и он то и дело кувыркался с нее вниз, чтоб оказаться поближе к Филиппу. Ведь пульс и биение сердца передаются сквозь кожу, а глухие, хоть и не слышат музыки, вполне могут ее чувствовать. Такт за тактом, то медленней, то быстрей, ближе, ближе – вот мы и вместе.
Опираясь на костыль, бабушка Элис расхаживала по двору. Нога почти зажила – да как вовремя, ведь Филипп тоже скоро поправится! На каждом шагу костыль глубоко вонзался в землю среди кустиков черники. Филипп посоветовал расставить на черничных грядках странные металлические штуки, издающие музыку, неслышную для людей, но отпугивающую насекомых. Что касается растений – тут он просто маг и волшебник!
Она показывала восстановленный огородик Джордану с Эмили, и вдруг Джордан вынул блокнот.
– Погоди-ка, Элли, – сказал он, срисовывая на бумагу череду кружков, полукружий и четвертинок, оставленных на земле костылем Элис.
Все это было очень похоже на ноты – на несколько музыкальных фраз. Эмили, сев за пианино Элис, наиграла мотив.
– Вот тебе и на! – воскликнула Эмили. – Пара запинок, пара фальшивых нот, но это, определенно, Гендель! Концерт для арфы с оркестром си-бемоль мажор.
– Ух ты, – выдохнула Элис.
– Чш-ш-ш, – сказал Джордан. – Слушай.
Да, именно так и странствует с места на место музыка – не только по воздуху, но и в человеческом теле, и в несмолкаемом шуме земли. Недаром же люди говорят: «травы поют, ветер шепчет!» Эмили заиграла Мелодию Черничной Грядки снова. Джордан слушал, склонив голову набок. Элис устремила взгляд к западу. Там, в Калифорнии, Филипп поднимался на ноги. Видимо, потому-то ей и казалось, что издали доносится музыка ангельских струн, звуки арфы, как будто принесенные сюда чьей-то длинной-длинной рукой. Как будто душе и сердцу не нужно далеких странствий, чтобы добраться туда, где в них нуждаются близкие.
Кэтрин Вас – стипендиатка Рэдклиффского института перспективных исследований, автор
ebooksa