– Мама?
– А-а, Софи! Звонишь попросить прощения? Ну и подвел же меня этот твой рецепт сангрии! Мы с Эмили Макфи решили, что на вкус она совсем как фруктовый пунш, и выпили столько, что весь вечер пытались взять верхние ноты из «Доброго старого времени»[91]. Конечно, весело было, но голова наутро…
Ну, вот-те здрасте! Сама разболталась хуже рыжей белки! Обычно Элис любила подшучивать над дочерью, давным-давно, в молодости, бросившую веселый Мэн, чтобы отправиться в Калифорнию, сделаться хиппи, выйти замуж и навещать мать лишь пару раз в году… но сейчас не время было треп разводить. Ей просто не хотелось услышать дурные новости.
– Мама! Кажется, Филиппу хуже. Да что там «кажется» – ему вправду хуже!
Голос Софи задрожал. Все, что она держала на сердце, выплеснулось наружу и хлынуло по телефонным проводам прямо в ухо Элис.
Элис взглянула в окно, на грядки черники. В части растений Филипп – настоящий волшебник, и она думала спросить его, почему ягоды так страдают от паразитов, когда он приедет на прощальную вечеринку. Похоже, на варенье этим летом рассчитывать не стоит.
– Ма! Ты меня слышишь? Как твоя нога?
– Лучше, чем все остальное, дорогая, – ответила Элис. – Пожалуйста, передай Филиппу, что я его очень-очень люблю.
Остатка разговора Элис почти не запомнила. Распрощавшись и повесив трубку, она распахнула окно и запустила ложкой в белку на дереве. Злодейки! Гадины ползучие! Ложка прошла мимо цели на целую милю, и белка разразилась оскорбительным стрекотом. И отчего только все соседи так гордятся любовью к животным? Животные… Ха! Вредители! Партизаны лесные!
Постучавшись в заднюю дверь Элис Гарднер и не получив ответа, Адам Драббл вытер грязные подошвы о резиновый коврик, украшенный королевской лилией, поставил у порога коробку с продуктами (сверху, как всегда, лотерейный билет: Элис так любит схватить его, соскрести серебристую краску и устроить ему сущий ад за то, что билет опять оказался пустым) и на цыпочках вошел внутрь. Уж не кажется ли ему? Или ее коллекция «лосиных» украшений – керамических подставок для книг, кухонных полотенец, дверных доводчиков и ручек – размножилась за ночь?
– Миссис Гарднер! – окликнул он хозяйку. – Я ваш заказ привез!
Хозяйка сидела в покойном аннинском кресле, стиснув обеими руками костыль и низко склонив голову. Узел волос на ее макушке наполовину распался, палочки для еды торчали из него в стороны, будто лосиные рога, плечи вздрагивали от рыданий.
– Миссис Гарднер! – Присев перед ней, Адам погладил ее руку. – Это вы из-за внука? Мы так ждали праздника в его честь…
– Нет, я плачу из-за того, что на пробах в балетную труппу облажалась.
Адам невольно заулыбался.
– Послушайте, голубушка, – сказал он, – у меня идея.
Страстный филателист, он рассказал Элис о «марках-синдереллах»[92], особой разновидности марок, создаваемых коллекционерами от имени почтовых служб вымышленных стран.
Уж если Филипп Уайлдер не может поехать в Европу, пускай Европа сама придет к нему в гости!
Взявшись за телефон, Элис позвонила Джордану Гибсону в Мадрид, штат Мэн, и своей лучшей подруге Эмили Макфи из Лиссабона, штат Мэн. Сам Адам жил в Париже, штат Мэн, Кейт и Джозеф Гошены – в Берлине, Нью-Гэмпшир. На всякий случай позвонила Элис и Дикинсонам, Элли с Кристофером, из Мехико, штат Мэн, словом, рассказала о Конкурсе Синдерелл всем, кому могла.
В ту ночь любой, оказавшийся высоко в небе над Мэном и Нью-Гэмпширом и поглядевший вниз, увидел бы в Мадриде, Лиссабоне, Париже, Берлине и Мехико куда больше крохотных огоньков, чем обычно. Все трудились, не покладая рук. Никто не желал ложиться, не завершив синдереллы, которая перенесет больного юношу поближе к его мечтам.
ebooksa