Я запрокинула голову. От ее дыхания повеяло сладким ароматом миндаля. А когда она поцеловала меня… Нет, это ничуть не напоминало музыку. Ее поцелуй был похож лишь на себя самого. Казалось, в этот миг у меня появилась новая часть тела, о которой я прежде даже не подозревала, сделав доступным совершенно новый вид искусства, только и ждущий, когда я им овладею.
– Вот так, – промурлыкала гостья. – Я забрала себе самое ценное в ее доме, а она об этом даже не знает! А для тебя, милая девочка, у меня кое-что есть.
Я ожидала какого-нибудь медальона или колечка, но она отвернулась к скамье за спиной и подняла с нее что-то большое. В свете луны блеснули струны моего гучжэна.
– Держи.
Я прижала гучжэн к груди – крепко, точно собственную душу.
– Ткань, – сказала я. – Он был завернут в ткань.
– Ах, ткань, – протянула она. – Боюсь, ее я должна оставить себе.
Я изумленно уставилась на нее.
– Ну же, Светлый Феникс, пораскинь мозгами. Ради чего я, по-твоему, пустилась на все эти хлопоты?
Однако я все равно ничего не могла понять.
– Ты же знаешь эту старую каргу. Ей всегда и всего не хватает! Еще бы: ничто на свете не может насытить ее ничтожную жадную душу. Стоило бы мне чего-нибудь захотеть, она ни за что бы не продала этой вещи: как только я ее захочу, ей в тот же миг расхочется с ней расставаться. Добыть то, за чем я явилась, можно было только одним путем – устроить так, чтобы она поднесла мне это в подарок.
– Так ты приехала за тканью моей второй бабушки?
– Выходит, ты вправду не знаешь, что это? Такие ткани хранятся в семьях, переходя от поколения к поколению, и почти никогда не покидают этого острова. Вот это, дитя мое, настоящая диковина – прекрасная, древняя и, может быть, даже волшебная, если знать, как с ней обращаться. Я, к сожалению, не знаю. Но на свете есть те, кто знает, или думает, будто знает. Они отдадут за подобную ткань многое, если будут уверены, что она передана мне по доброй воле и сохранила свое волшебство.
– Но ткань принадлежала мне, а не ей. Не ей бы ее и дарить.
Вынув мою ткань из широкого рукава халата, гостья расправила ее, накинула на плечи, закуталась в краски и запахи прошлого, и я словно бы увидела ее глазами себя – совсем юную девчонку: черные волосы блестят, как эбеновое дерево, горячие от поцелуя губы влажны и чуть приоткрыты, а между ними поблескивает жемчуг зубов, и даже глаза блестят алмазами от навернувшихся слез.
– Ты подаришь мне эту ткань? – спросила она.
– Нет.
– Так, может, продашь?
Я вспомнила о том, что уже получила от нее в дар, и меня с головой накрыла мучительная тяга к ней – к ее поцелуям, к ее свободе…
– Возьми меня с собой, – прошептала я. – Пожалуйста.