Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но такой прекрасный инструмент нужно во что-то завернуть, – с запинкой пробормотала она, пытаясь обернуть гучжэн концом кушака, что, конечно же, выглядело просто смешно.

Только после этого я заметила, что наматываю на ладонь ткань бабушки, а горы и журавли словно гоняются друг за дружкой среди облаков. По знаку Омамы я медленно размотала ее и осторожно завернула в нее гучжэн. Омама удовлетворенно кивнула, а я поклонилась и направилась к дверям, отыскивая путь вслепую, по памяти, потому что глаза застилали слезы.

– Может быть, тысячу лет я и не проживу, – донеслись до меня слова бабки, – но мудрости на то, чтоб оценить сокровище, мне хватает. Еще чаю, достопочтенная гостья? Ну и ну! Да это черепашье мясо на вкус – что твоя башмачная кожа!

Я сидела в своей комнате – молча, даже не шевелясь. Ничего не ела, ничего не пила. Вот бы здесь, не сходя с места, и умереть! Час от часу, крупица за крупицей, меня принуждали расставаться с самой собой, и это будет продолжаться, пока от меня не останется только печальная дама в роскошных одеждах посреди огромной кучи вышитых туфелек, под которыми не так заметны слишком большие ступни. Если повезет выдадут меня замуж за какого-нибудь видного сановника, если нет – так и останусь при Омаме до самой ее смерти. «Или пока не убью ее», – шепнул голосок в глубине души. Но это, конечно, вздор. Да, я мечтала о славе, но не о славе убийцы, а желая попасть в книги, никак не имела в виду реестров жутких трагедий и нечестивых поступков. Мне хотелось совсем другого.

О том, что я чувствовала, сложено много стихов со множеством образов: тут и слезы, пятнающие шелк, и горечь утраты, и душевная пустота, которой ничем не заполнить. Но во всех этих образах имеется особая привлекательность, своеобразная красота. А я ничего подобного не ощущала. Ничего, кроме безмерной усталости да смертной тоски. Странная торговка наверняка уже отбыла восвояси, не прислав ни прощального подарка, ни хоть записки с благодарностью.

В мое окно заглянула луна – тихонько, словно вор. Только какой же вор оставил бы у меня на коленях слиток серебра?

И вдруг на этот серебряный слиток упал камешек. Маленький шероховатый кусочек щебня. А за ним – еще один. Подняв взгляд, я увидела за окном изящную руку с коротко, по-мальчишески, остриженными ногтями.

– Тс-с-с! – шепнула странная гостья. – Выйди ко мне.

Я последовала на голос, в залитый луной сад.

– Ну, вот и ты, – сказала иностранка. Лицо ее белело в темноте, волосы в свете луны – цвета запекшейся крови. – Узнать, какое из окон твое, стоило мне целого состояния. Что ж, прекрасно. Я хотела сказать тебе спасибо.

– Меня благодарить ни к чему.

Гостья подступила ближе, и я не стала отворачиваться. Причинить мне еще большую боль она не могла. Она уже забрала себе то, что я любила больше всего на свете.

– Сначала погляди, какой будет моя благодарность. Ты проявила невероятную щедрость.

– Не по собственной воле.

Смотрит на меня гостья сверху вниз; взгляд ее долог и жесток. И я подняла взгляд, гляжу в ее глаза, зеленые, как речная трава.

– Твоя бабка, знаешь ли, дура. Ей не по силам лишить тебя твоего искусства, как этой дурацкой черепахе не по силам уберечь ее от смерти.

– Но ты же сама хотела заполучить эту «дурацкую черепаху»!

– Вот как ты подумала? Нет. Я хотела заполучить кое-что другое.

– Что?

– Поцелуй меня – и узнаешь.