Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

– Значит, моя единственная цель… – с самодовольной улыбкой сказал он. – Значит, моя единственная цель – просто быть!

– Гвоздем под чьей-нибудь задницей, – добавила О, улыбнувшись ему в ответ.

– Ну да, – пожав плечами, согласился Стрит. – Кто что умеет…

Уилл Шеттерли

* * *

В 2008 г. роман Уилла Шеттерли The Gospel of the Knife, продолжение Dogland, был номинирован на Всемирную премию фэнтези и дошел до финала. Чаще всего Уилла можно застать дома, в Тусоне, штат Аризона, с прекрасной женой Эммой Булл и их прекрасным котом Тоби.

Примечание автора

Как писатель, я терпеть не могу послесловий: все нужное и важное должно быть изложено в самом произведении. Но как читатель – нежно их люблю. Они, так сказать, дают шанс заглянуть за кулисы к фокуснику. Воспользуетесь им – впечатление волшебства пропадет, зато шоу заиграет новыми красками. Поэтому, если вы считаете мой рассказ (а я им, признаться, очень и очень горд) маленьким чудом, дальше этого предисловия не читайте!

Ну что ж, я предупреждал.

Мальчишкой я очень любил комиксы о супергероях. Одним из моих любимых злодеев был Трикстер из «Флэша» – веселый, смешливый вор в башмаках, позволявших гулять по воздуху. Уже взрослым я предложил «DC Comics» сюжет с использованием их Трикстера, но компания им не заинтересовалась, и потому сюжет отправился в стол.

Когда Терри с Эллен предложили мне написать для них рассказ, я принялся копаться в голове в поисках достойной идеи, вспомнил свой давний сюжет для комикса и уселся за стол, намереваясь создать фантастический гангстерский триллер с перестрелками и прочими жуткими делами. Но Трикстер – он ведь не боец. Он – просто парень, сующийся в воду, не зная броду, и нередко крадущий что не следует, так как кража создает больше проблем ему самому, чем кому-либо другому. А еще, несмотря на всю его недальновидность и эгоизм, импульсивная натура частенько толкает Трикстера не только на скверные поступки, но и на добрые дела. В конце концов, он человечен в той же мере, что и все боги-трикстеры.

Словом, история о нем вполне закономерно обернулась тем, чего я совсем не ожидал. Наверное, Трикстер где-то там смеется надо мной во весь голос.

Констебль из Абаля

[129]

После того, как мать Озмы убила констебля, Абаль пришлось покидать в спешке. А жаль: дела здесь шли на редкость хорошо. Приглашения на званые вечера то в один, то в другой из лучших домов Абаля Зилла, мать Озмы, получала чуть ли не каждый день. Состоятельные джентльмены восхищались ее красотой, а их женам не терпелось узнать, что сулит им фортуна. Озму, наряженную в блестящее, негнущееся, украшенное черными лентами платье, гладили по головке, угощали сладкими булочками и горячим шоколадом. Амулеты и прочие безделушки, что Озма с матерью носили на лентах, все эти кораблики, черепа, куклы, короны и чаши из фарфора и бронзы, предназначались для того, чтобы привлечь внимание мира ду́хов, однако абальские модницы начали носить их тоже. Месяца за три до того, как Озма с матерью переехали сюда, через Абаль прокатилась чума, и смерть была в моде.

Благодаря матери Озмы, какое-то время все благородные дамы Абаля разгуливали по городу в облаках духов – духов, не видимых никому, кроме Зиллы и Озмы. Зилла заработала кучу денег, вначале торгуя лентами и амулетами, а затем просвещая покупательниц насчет их новых спутников. Конечно же, не все духи были одинаково желанны – совсем как люди: обществом одних пренебрегают, в компанию других рвутся изо всех сил. Но если кому его духи не по нраву – что ж, хорошо, мать Озмы охотно изгонит их и продаст желающим новые амулеты, новых духов. Богатые дамы могли менять духов с той же легкостью, что и наряды, вышедшие из моды.

Миниатюрная Озма выглядела значительно младше своих лет. Голос ее был нежен, ручки да ножки изящны, словно кукольные. Груди она туго перетягивала полосой ткани и против горячего шоколада не возражала, хотя предпочла бы вино. Но от вина она рисковала бы сделаться сонной или неловкой, а ведь тихо, незаметно проникать в спальни, гардеробные и кабинеты, когда твой воротник, корсет, кружева и подол увешаны сотнями амулетов, точно рыбацкими грузилами, и без того нелегко. Правду сказать, удивительно, как ей вообще удавалось двигаться!

Зилла звала дочь Принцессой Обезьян, но сама Озма чувствовала себя, скорее, тягловой скотиной, вьючным мулом, на спину коего мать грузит тайну за тайной, чтоб в нужный момент извлекать их на свет, будто козыри из рукава. Среди амулетов Озмы скрывались отмычки и крохотные ножи-стамески; в запертые столы, сундуки и комоды она заглядывала без всякого волшебства. А если ее случайно увидят, объяснить, что она ищет, было проще простого: понимаете ли, один из ее духов решил немного поиграть в прятки. И любой нечаянный свидетель видел перед собой всего лишь серьезную маленькую девочку в погоне за своим незримым другом.

Нет, Зилла не жадничала. Шантажисткой она была весьма порядочной – не выжимала клиентов досуха, но аккуратно, бережно доила. Можно даже сказать, занималась всем этим из самых добрых чувств. Судите сами: что проку в тайне, которая никому не известна? И вот тут на помощь тем, кто не может позволить себе публичного скандала, всегда готов прийти шантажист. Конечно, за соответствующее вознаграждение. Посему Озма с Зиллой и собирали улики – свидетельства тайных любовных отношений, опрометчивых связей, вытравленных плодов грешной любви, махинаций с наследством, а то и убийств. Работали въедливо, как всякий порядочный биограф, заботливо, как самые близкие наперсницы. Ошметки чужих трагедий, комедий и мелодрам шли в пищу голодным духам, сидевшим на лентах, словно псы на цепи. Время от времени духов нужно подкармливать чем-нибудь вкусненьким, а лишней крови во взрослой женщине да маленькой девочке не так уж много.

А вот в констебле – молодом, весьма симпатичном на вид, состоящем на жалованьи у некоей леди В. – крови было полным-полно. Возможно, Зилла повела себя слишком неосторожно, а может, леди В. оказалась умнее, чем выглядела со стороны.

– Ума в ней явно больше, чем красоты, – злобно буркнула Зилла.

Констебля она заколола, ударив его прямо в горло «чертовой иглой». Кровь хлынула из тонкого полого стержня, точно алая тушь. Все духи Озмы тут же встрепенулись, принялись бешено рваться с лент. «Будто детишки, а я – майский шест», – подумала Озма.