Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

Вначале констебль был юношей – многообещающим, полным жизненных сил, затем стал трупом в луже собственной крови, а после сделался духом – таким маленьким, что Зилла могла бы положить его на ладонь и прихлопнуть другой ладонью, как пустой кулек из-под конфет, будь в нем, конечно, хоть толика осязаемого вещества. В амулет на Зиллиной ленте он вцепился, точно утопающий – в брошенную веревку. Изумление на его лице едва ли не вызывало смех.

«Симпатичный выйдет дух», – подумала Озма, подмигнув констеблю. Однако пока что было не до него: дел предстояла уйма. Избавиться от тела, собрать Зиллины платья, книги и украшения, невероятно хрупкие подвески с духами обернуть ватой и ветошью…

Зилла пребывала в самом мерзком расположении духа. Злобно пнув тело констебля, она принялась расхаживать по комнате и накачиваться вином. Пока Озма трудилась, мать разворачивала карты одну за другой, вглядывалась в них и снова сворачивала в трубку.

– Куда мы на этот раз? – спросила Озма.

– Домой, – ответила Зилла, трубно высморкавшись в очередную карту. Летом ее мучила жуткая аллергия. – Отправимся домой.

На седьмой день пути Нерена, лакея Зиллы, поившего лошадей у ручья, застрелили разбойники. Не высовываясь из кареты, Зилла достала ружье, подпустила разбойников поближе и влепила обоим по пуле в лоб. Стреляла она отменно.

К тому времени, как Озма успокоила лошадей, дух Нерена снесло далеко вниз по ручью, а лент для сбора никчемной дряни вроде пары разбойников при ней все равно не было. Уезжая из города, Зилла велела бросить бо́льшую часть духов и лент. Избыток духов немало затрудняет путешествие: духи пугают лошадей и привлекают нежеланное внимание. Вдобавок, вышить новые ленты да набрать новых духов несложно и на новом месте, а потому Озма оставила себе только трех самых любимых: гневливую старую императрицу, мальчишку, чей дух был убежден, будто на самом деле он – котенок, и абальского констебля. Но и императрица, и мальчуган охоту к разговорам утратили. Ничто не могло их расшевелить. Констебль казался куда выразительнее, ярче… хотя, возможно, причиной этому были только воспоминания об изумлении на его лице да ярко-ярко-красной крови.

– Она – просто чудовище, – сказал констебль Озме, едва ли не с восхищением глядя на Зиллу.

Озма почувствовала укол ревности пополам с особой собственнической гордостью.

– Мать убила целую сотню человек, – подтвердила она. – У нее в книжечке имеется реестрик, туда все имена вписаны. Мы за них свечи в храме ставим.

– А я своего имени не помню, – сознался констебль. – Возможно, я представился вам с матерью перед тем, как она заколола меня?

– Да, что-то вроде Стампа или Энвила, – припомнила Озма. – А может, Коббла…

– Озма, прекрати с духом лясы точить, – буркнула Зилла. – Поди сюда, помоги мне с Нереном.

Озма с Нереном друг к другу любви не питали. Нерену нравилось щипать да шпынять ее, когда Зилла не видела, а то и за перебинтованную грудь ухватить. А еще, бывало, схватит за волосы и тащит кверху, чтоб показать, какой он сильный и как она, Озма, мала и беспомощна.

Вдвоем с матерью они завернули труп Нерена в красную простыню, уложили в развилку меж сучьев ближайшего дерева и привязали к ветвям концами той же простыни. Так полагается хоронить мертвых, если спешишь. Будь на то воля Озмы – бросила бы Нерена на съедение собакам. И даже задержалась бы полюбоваться этаким зрелищем.

– Есть хочется, – пожаловался дух констебля.

Озма угостила его крохотной чашечкой крови пополам с землей, что удалось наскрести на месте гибели Нерена.

После этого путешествие пошло быстрее. Лошади страсть как боялись матери Озмы, хотя Зилла пускала в ход кнут куда реже, чем Нерен.

Сидя в карете, Озма играла с духом констебля в «Что я вижу».

– Не зевай, не моргай, что я вижу, угадай, – сказал констебль.