– Маленького мышонка, – возразила Озма. – Он шмыгнул из-под колес кареты.
– Куда мы едем? – спросил констебль. Об этом он спрашивал снова и снова, чуть ли не каждый день.
– Домой, – в который уж раз ответила Озма.
– А где он, ваш дом? – не унимался констебль.
– Не знаю, – пожала плечами Озма.
Отцом Озмы, если верить Зилле, был князь загробного мира, дипломат из далекого Торлала, шпион, человек с кинжалом из переулков Бенина. Нерен так же, как Озма, не отличался ростом, и глаза его были точно такими же жгуче-черными, как у нее, но он-то никак не мог оказаться ее отцом! Будь он ее отцом, она бы вдоль всего ручья прошла с лентой, но дух его выловила!
Привал устроили на лугу, заросшем белыми цветами. Покормив и напоив лошадей, Озма принялась собирать цветы. Может, удастся набрать столько, чтобы устроить Зилле ложе из лепестков? Но, собрав небольшую, не выше колена, кучку, она слишком устала нагибаться за ними. Тем временем Зилла разложила костер и села к огню выпить вина. Ни о Нерене, ни о доме, ни о белых лепестках она не сказала ни слова, но после захода солнца затеяла учить Озму простенькому волшебству: как зажечь огоньки на спинах зеленых жуков, во множестве ползавших у костра; как призывать маленьких чертенят, живущих в камнях, кустах и деревьях.
Немного поговорив с чертенятами из камней на странно знакомом – казалось, еще немного, и Озма поймет, о чем речь – гортанном, лающем языке, Зилла резко метнулась вперед, схватила чертенка за хвост и с хрустом свернула ему шею. Остальные чертенята бросились наутек, и Зилла, оскалив зубы, устремилась в погоню. В ней вдруг появилось что-то волчье. Она неслась по лугу на четвереньках, рыща из стороны в сторону. На глазах Озмы и духов, оставшихся у костра, она изловила еще двух чертенят, выпрямилась и двинулась к костру – раскрасневшаяся, разрумянившаяся, весьма довольная собой, покачивая тушками чертенят у бедра. Заострив три прутика, она принялась жарить их над костром, будто куропаток, и к тому времени, как ужин был готов, успела изрядно выпить. И поделиться вином с Озмой не предложила.
В чертенятах оказалось полным-полно мелких колючих костей. Двух съела Зилла. Неуверенно отщипнув кусочек бедра, Озма от души пожалела, что при ней нет настоящего столового серебра, какое им пришлось бросить в Абале. Сейчас у нее имелся только нож для резки табака. Белесые, спекшиеся от жара глаза чертенка взирали на нее с укоризной. Крепко зажмурившись, Озма отломила ему голову, но ведь крохотные ручки и ножки никуда не делись! Все равно, что есть новорожденного…
– Ешь, Озма, – велела Зилла. – Ешь. Ты нужна мне здоровой и сильной. В следующий раз твой черед призывать ужин.
Поужинав, Зилла улеглась спать в карете. Озма прилегла на земле, опустив голову на кучку белых лепестков, а констебль, императрица и мальчуган-котенок свернулись клубочками в ее волосах.
Зеленые жуки с язычками пламени на спинах сновали по лагерю всю ночь напролет. Похоже, пламя им ничуть не мешало, и выглядели они просто прекрасно. Стоило Озме проснуться среди ночи, и земля вокруг оживала, озаренная крохотными, движущимися зелеными огоньками. Странная это вещь – колдовство. Иногда оно поражало своей красотой, а порой Озме казалось, что колдовство и вправду тяжкий грех, в точности как говорят священники. Да, можно убить, можно обмануть, можно украсть, но если поставишь в храмах достаточно свечей, будешь прощен. Однако женщина, что поедает чертенят, ловит духов и держит их на лентах с амулетами – ведьма, а ведьмам прощения нет. А ведь у Озмы на всем белом свете не было никого, кроме Зиллы, и у Зиллы не было никого, кроме Озмы. Что ж, может, дома все будет иначе.
Чем дальше, тем больше Озме казалось, будто Зилла чего-то ищет, чего-то ждет. Через четыре дня после гибели Нерена лошади заметно отощали. Подножного корма для них по дороге почти не попадалось. Большая часть ручьев пересохла. Карету пришлось бросить, и Зилла пошла дальше пешком (ни одна из лошадей ее бы не повезла). Озма ехала за ней верхом, а на вторую лошадь навьючили карты и сундуки Зиллы. Двигались они на север, и вокруг не было ни городка, ни деревни, где Зилла могла бы заработать денег гаданиями или торговлей амулетами. Одни только брошенные фермы да густые леса, по словам Зиллы, кишмя кишевшие разбойниками, а то и кем похуже.
Вина больше не было. Зилла его прикончила. Пили мутную воду из тех же ручьев, где поили лошадей.
Ночью Озма, кольнув иглой палец, выжала на землю несколько капель крови – для духов. А вот в Абале духов кормили кровью слуг. Конечно, одному духу много крови не нужно, но там, в Абале, духов у них было великое множество. При виде измазанных кровью губ императрицы и мальчугана-котенка, жадно лижущего языком окровавленную землю, Озме сделалось чуточку дурно. К счастью, констебль ел чинно, изящно, словно живой.
По ночам ноги Озмы страшно ныли. Казалось, они растут – растут с бешеной скоростью. Бинтовать грудь она то и дело забывала, но Зилла, похоже, не замечала этого. По ночам она уходила из лагеря, оставляя Озму одну. Порой не возвращалась до самого утра.
– Не зевай, не моргай, что я вижу, угадай, – сказал констебль.
– Лошадиную задницу, – ответила Озма. – Юбки матери, волочащиеся по земле.
– Юную леди, – возразил констебль. – Юную леди, полную крови и жизни.
Озма уставилась на него во все глаза. Мертвые не флиртуют с живыми, однако в глазах констебля поблескивал странный огонек. Императрица беззвучно захохотала.
ebooksa