– Может, тебе о том и неизвестно, девочка-неясыть, но эти самые руки – все равно, что из чистого золота. Было дело, я своей игрой дьявола выгнал из преисподней, а после обратно загнал. А уж эти couyons из Нового Орлеана передо мной будут на брюхе ползать да пятки мои лизать.
Тут глянул он на меня, словно спрашивая, что я на это скажу, но я и глазом не моргнула. Правду говорила тетушка Юлали: вблизи Дре Петипа совсем не смешон. Думает только о том, чего ему хочется, и чтоб получить это, на что угодно пойдет. Но меня-то не одурачит: я ведь его насквозь вижу. Вопрос только, что будет делать, когда узнает об этом?
Дре Петипа сдвинул брови, будто подслушал мои мысли, оглядел избушку, а как увидел на стене скрипку тетушки Юлали – глаза огнем разгорелись. Поднялся он, подошел поближе, снял скрипку с крюка, провел пальцем по струнам. Струны в ответ глухо тренькнули.
– Это хорошо, что ты струны ослабила, – говорит он. – Чтоб гриф не повело, так? А скрипочка неплоха. Играешь?
Я сама не заметила, как поднялась, спрятав сжавшиеся кулаки под передник.
– Нет, – отвечаю как можно беззаботнее. – Старый дурацкий хлам. Даже не знаю, отчего до сих пор в байю ее не зашвырнула.
– Значит, не будешь против, если я ее настрою.
Отнес он скрипку к столу и принялся подкручивать колки. Я села на место.
– Как-то раз, – начал он, – пришли ко мне все пятеро сыновей – Клофа, Аристиль, Малыш Поль и Луи с Телемахом. Дескать, Клофа влюблен и хочет, чтоб благословил я его взять в жены Мари Имар.
Ну что ж, я против брака ничего не имею. Мы с моей Октавией женаты уж двадцать два года, а все влюблены друг в друга, будто пара голубков. И сыновья наши – парни хорошие, один другого умнее. Клофа прочтет все, что ни дай – хоть по-печатному, хоть по-писаному. А юный Луи числа складывает проворней, чем я играю на скрипке. Но в женщинах они ни аза не смыслят. Вот я и сказал Клофа: если уж хочет жениться, жену ему подберу я. И остальным парням тоже подберу, когда придет время. Выбор жены – дело слишком серьезное, чтоб молодым его доверять.
– Что за чушь! – говорит Клофа. – Женюсь тогда на Мари без твоего благословения!
– Мало этого, – объясняю, – я ваш брак не только не благословлю, а прокляну. Не забудь: я самого дьявола обуздал. Мое проклятье чего-то да стоит. И еще посмотрим, согласится ли Мари за тебя выйти, если придется начинать семейную жизнь без единого цыпленка, без единого тканого одеяла и без единой досточки мебели.
Можно подумать, на том и делу конец. Но сыновья мои – парни твердолобые. И так принялись спорить, и этак. Тут-то мне и пришло в голову, как заткнуть им рты раз и навсегда. Предложил я сыновьям об заклад побиться.
Дре Петипа умолк, поднес скрипку к уху, щиплет струны одну за другой, слушает со всем вниманием.
– Так-то лучше, – говорит.
Положил он скрипку на стол, достал из кармана кусок канифоли и принялся трудиться над смычком.
– А спор, – продолжает, – вот в чем. Я буду играть на скрипке, а сыновья – плясать. Если брошу играть прежде, чем они все остановятся, благословлю на брак всех пятерых и на их свадьбах сыграю. А если нет, Клофа и Луи отправятся со мной в Новый Орлеан читать все, что будет нужно прочесть, и считать все, что нужно сосчитать, а Аристиль и Малыш Поль с Телемахом креветок будут ловить да помогать Октавии управляться со свиньями, курами и хлопком.
Рассказывает это Дре Петипа, а сам ухмыляется в усы.
– Неплохой спор, а? Проиграть-то я никак не могу! Отправились сыновья за свинарник, поговорили меж собой, а, вернувшись, сказали, что принимают спор, но только при двух условиях. Во-первых, плясать они будут по очереди, один за другим, так что придется мне переиграть всех пятерых. Во-вторых, я должен найти им партнершу – одну на всех, и пока я играю, она должна плясать.
Словом, сыновьями своими я горд: все это доказывает, что им не только силы, но и смекалки хватает. Знают: я способен играть от рассвета до заката. Знают: я способен играть, пока коровы не вернутся домой с выпаса, и еще долго после того, как куры усядутся на насест. Знают: ни один из смертных не сможет плясать так же долго, как я могу играть.