На свете нет ничего реальнее масок, которые мы надеваем, чтоб показать друг другу, кто мы такие. Маска – она реальней тебя самого. Будь ты девчонкой в лисьем костюме или солидным бизнесменом, будь ты парнем-готом в пирсинге с головы до ног или японской домохозяйкой, что катит по улице на трескучем мопеде, не сняв кухонного передника, все это – наши маски. Что с этим можно поделать? Лучше всего – полюбить их.
Кристофер Барзак вырос в сельском районе Огайо и два года прожил в Японии, преподавая английский язык в одном из пригородов Токио. Его рассказы публиковались в антологиях «Лучшее фэнтези и ужасы года»,
Посетите его веб-сайт: christopherbarzak.wordpress.com.
В Японию, чтобы преподавать английский в средней школе Эдосаки, я приехал, почти не зная японского языка. Мог разве что сказать «привет», или спросить «как поживаете». В отрыве от родного языка, в полной зависимости от доброты окружающих, которых я чаще всего не понимал, временами становилось не по себе. Но не прошло и месяца, как я освоил японский немного лучше, и, обретя возможность увереннее общаться с людьми, почувствовал себя почти как дома.
Со многими курьезами, упомянутыми в этом рассказе, мне и моим друзьям-американцам в Японии приходилось сталкиваться лично. Достижения технического прогресса, которых в Америке еще не видали, странные личности на улицах, совершенно иная манера поведения и уровень вежливости – лишь немногое из того, к чему нам пришлось привыкать. Одна из первых вещей, которые понимаешь, оказавшись за границей, состоит в том, что твой родной язык и культура – вовсе не пуп земли, хоть для тебя самого это и так. Да, осознать такое нелегко, но после этого чувствуешь себя намного свободнее, чем прежде. Так что – рекомендую. Не пожалеете.
Первоначальная безысходность, вызванная неспособностью поделиться с окружающими своими мыслями и чувствами, первоначальный шок, порожденный иной культурной средой, странной смесью Дальнего Востока, Америки 1950-х и фильма «Матрица», и послужили толчком к написанию этого рассказа.
Скрипач с Байю Тек
Поди-ка сюда,
Жила когда-то среди болот девочка. Кожа и волосы ее были белыми, как перья большой белой цапли, а глаза – красными, точно нос опоссума. В младенчестве нашел ее один лугару[45] плывущей по байю в ветхой пироге. Нашел и отнес к тетушке Юлали.
Нет, тетушка Юлали не покрывалась шерстью с головы до пят и не выла на луну в полнолуние, как лугару, однако пряталась в болотах так же, как они, и жила с ними в согласии да дружбе. Вытаскивала из лап лугару
Да, я и есть та самая девочка. У кого еще в нашей округе белая кожа, белые волосы и красные глаза? Ну, а теперь – тс-с-с! Сиди да слушай.
Тетушка Юлали была мне как мать. Назвала меня Каденцией, рассказывала сказки – те самые, что я рассказываю тебе,
Как только сравнялось Бельде пятнадцать, два десятка молодых парней наперебой кинулись к ней свататься. А она с выбором-то растерялась, и тогда ее старик-отец устроил женихам испытание – чтоб поглядеть, кто ему лучшим зятем станет. Вспашите, говорит, болото, засейте его сушеным перцем-чили да соберите урожай. А когда справились они с этим, велел изловить самого старого и злобного крокодила на всей Байю Тек и суп-гумбо[48] из него сварить.
Я думала, тетушка Юлали истории из головы сочиняет, но она божилась, что все это – чистая правда. И Бельда досталась в жены Ганелону Фузилье, а тетушка Юлали стала крестной матерью второй их дочери, Денизы.
Конечно, Гани Фузилье сжульничал. Без толики жульничества с этаким испытанием не справиться никому. Судя по тетушкиным рассказам, жульничество в Пьервиле было делом обычным – образом жизни, можно сказать. Одно удивительно: отчего обжуленные урока из этого не извлекали и менее доверчивыми не становились? Пожалуй, если бы я когда-нибудь отправилась в Пьервиль да услышала от Гани Фузилье или от Старого Савуа, что небо голубое, непременно выглянула бы за дверь и проверила. А уж если бы в мою дверь постучал сам Мюрдре Петипа, живо сбежала бы с заднего хода.
Истории о нем, о Мюрдре Петипа, о юнце, всегда готовом к очередной проказе, забавляли меня пуще всех остальных. По словам тетушки Юлали, жил Молодой Дре, точно попрыгунья-стрекоза – работать не уважал, а все больше играл на скрипке, только был слишком хитер да умен, чтоб к зимним холодам остаться ни с чем.
Насколько хитер да умен? Что ж, расскажу тебе сказку о Молодом Дре и скрипке, а там уж по собственному разумению суди.
Жил на свете, понимаешь ли, старик, и звали его Старым Будро. И была у него скрипка, что играла нежнее всех прочих скрипок на всем белом свете. Смастерил ее собственными руками его старый отец, еще в тысяча восемьсот каком-то там. Как начнет Старый Будро играть, даже мертвый поднялся бы и пустился в пляс! И вот думает однажды Молодой Дре: это же просто срам, что лучшая скрипка – то есть, скрипка работы отца Старого Будро, досталась не лучшему на весь приход Сен-Мари скрипачу – то есть, ему, Молодому Дре. Подумал он так, пошел к Старому Будро и говорит: