Месма

22
18
20
22
24
26
28
30

Обернувшись, он увидел старика с седой бородой, мятой кепке и в поношенном пиджаке. — Ироды проклятые… да что ж они делают! Товарищ капитан… что ж они такое делают!

— Здесь опасно находиться, отец, — сурово отозвался Шатохин. — Иди скорее в укрытие, немцы сейчас сюда вернутся…

- Да на что мне укрытие, сынок! На кой ляд мне укрытие, ведь там, на пароме этом — дочка моя с двумя внуками!..Я их только что провожал, в Серебряные Ключи поплыли… Выходит, я их сам на верную смерть отправил, да? Как же так, скажи мне, капитан? Зачем же они людей-то безоружных с воздуха, как полевых мышей, расстреливают? Война войной, я понимаю, сам воевал с немцами в первую империалистическую, но в ту войну так не поступали! Слышишь, не делали такого! На войне тоже свои законы есть! Как же можно…

- Нет для них никаких законов, дед, — угрюмо отозвался Шатохин. — Понимаешь, нету! Ни законов, ни правил… Сами себя они поставили вне всякого закона…

- Но ведь там дочка моя… внуки мои! Двое… Павлик и Мишутка… Что ж с ними-то будет?

- Ты им ничем не поможешь, дед, — мрачно заметил Шатохин. — Ступай в укрытие лучше, не то сам ни за что пропадешь…

Однако дед уже не слышал его. Не отрывая взгляда от гибнущего парома, он сорвался с места и неуклюже побежал к причалу, чуть покачиваясь на слабых старческих ногах…

— Старик, ты куда?.. — крикнул Шатохин, но тотчас замолк.

Слишком было очевидно, что здесь, на пристани — только телесная оболочка этого деда и отца, а душа его и сердце его сейчас там, на пароме. И слишком ясно понял Шатохин, что взывать к этой телесной оболочке бессмысленно… Она не услышит.

Между тем один "юнкерс" оставался летать вокруг парома, осыпая его пулеметными очередями, а второй сделал широкий круг и полетел обратно к пристани. Увидев этот маневр, Шатохин невольно попятился.

— Товарищи! — обернулся он к уже немногочисленным людям, что находились вокруг него, повылазившим из случайных укрытий и подобравшимся на площадку. — Он возвращается! Вон там, сразу за зданием администрации — он показал на дымящиеся руины, оставшиеся от здания, — есть убежище. Хорошее, надежное убежище! Бегите туда — там есть еще место…

Окружающие с ужасом смотрели на приближающуюся с воздуха смерть. Они не двигались, оцепенев в ожидании нового кошмара. Шатохин выхватил пистолет и пальнул в воздух.

— Все меня слышали? Я сказал — в укрытие!

Грохот выстрела привел обезумевших людей в чувство. Они бросились бежать в том направлении, куда показывал капитан.

Шатохин проследил, чтобы на площадке никого не осталось, и вновь глянул на паром. Оставшийся там "юнкерс" как раз пролетал над речной поверхностью, где вода бурлила от скопления людей, оказавшихся за бортом и теперь беспомощно барахтающихся на стремнине. Стервятник застрочил из всех пулеметов с такой бешеной яростью, что Шатохин невольно прищурился от огненных вспышек. Когда немец взмыл вверх и пошел на разворот, на поверхности реки оставалось всего несколько людских голов, чудом уцелевших от шквального воздушного огня. Пока еще уцелевших!

Самолет развернулся и снова перешел в пикирование.

Фашист утюжил беззащитную плавучую платформу с поистине немецкой тщательностью и усердием…

На краю причала виднелась одинокая фигурка несчастного старика. Он стоял во весь рост и махал руками. До слуха капитана донесся его далекий крик:

— Анафема на вас!..Будьте вы навеки прокляты…

Он и не попытался даже уклониться от нависшей над ним громады фашистского самолета, накрывшего его своей тенью… "Юнкерс" открыл огонь по пристани, едва только долетев до причала. Старик, пронзенный пулеметными очередями, нелепо взмахнул руками и упал с пристани прямо в воду.