Живые и взрослые

– То есть, выходит, без Орлока мы бы это место не нашли и твою маму не спасли? – говорит Ника.

– Ну да, выходит что так, – соглашается Гоша.

– Вот поэтому я и говорю: мы все правильно сделали, – кивает Ника. – Если бы мы в дом не полезли и Майка не вызвали, Гошина мама и сейчас где-нибудь в промежуточном мире болталась бы.

Зато Зиночка была бы жива, думает Марина, и Ард Алурин. Странная какая-то арифметика – и Марине она совсем не нравится.

– Ты так говоришь, потому что все еще хочешь разрушить Границу, – говорит Марина.

– Ну и что? – отвечает Ника. – Да, все еще хочу.

– А что же ты Орлока тогда убила? Он ведь того же хотел.

– Вот и нет, – возражает Ника, – он хотел сделать Границу дырявой, а не прозрачной. Это – совсем другое. Прозрачная – ходи кто хочешь, а через дырявую только сам Орлок и его упыри ходили бы.

Марина думает: а если и в самом деле – прозрачная Граница? Майк бы приходил в гости к ней, она – к нему.

Впрочем, нет. Пусть Майк остается там, по ту сторону. Он сам говорил: мертвым с живыми не по пути. Майк, наверное, так и остался, кем был, а она, Марина, – она поменялась.

И к тому же, что бы она ему теперь сказала? Знаешь, моя подруга Ника убила твоего отца? Отличная история, ничего не скажешь!

Нет уж. Лучше – всё как есть. Мертвые с мертвыми, живые – с живыми.

– Я на днях как раз об этом думала, – говорит Ника. – В нашем мире хотя и есть Граница, но все-таки она не совсем непроницаемая, так? Дипломаты в Заграничье ездят, у нас мертвое кино показывают, ну и вообще – все знают: есть живые, а есть мертвые. И живые со временем станут мертвыми.

– Ну да, – кивает Гоша, – и что?

– А представьте мир, где Граница еще прочней. Где люди вообще не знают, есть у мертвых какая-то жизнь или нет. То есть человек становится мертвым, тело закапывают – и все. Дальше – неизвестность. Не Граница – настоящая стена. Знаете, что будет?

– Мертвых фильмов не будет, – говорит Лёва.

– Мертвых вещей тоже, – кивает Марина.

– Это да, – соглашается Ника, – но главное – не это. Главное – люди вообще перестанут о мертвых думать и говорить. Ни хорошего, ни плохого. Вот у меня мама с папой стали мертвые – ну, пятнашки меня дразнили, Зиночка меня жалела, все по-разному. А в том мире, который я придумала, об этом вообще никто бы не говорил. Потому что одно дело – я знаю: мама и папа – мертвые, и я верю, они хорошие мертвые, и думаю о них, мечтаю, что, когда я буду мертвая, я их могу встретить. А тут представьте: стали мертвыми – и все. Ничего не известно. Страшно-то как! Мне бы, наверное, вообще ничего не сказали, стали бы врать: мол, папа и мама уехали в далекое путешествие, в другую страну…

– По-моему, с дважды мертвыми все так и происходит, – говорит Лёва. – Помните, Алурин даже говорил: граница между миром мертвых и миром дважды мертвых куда крепче нашей.

– Вот и я об этом, – кивает Ника, – мы живые, потому что у нас Граница проницаемая, потому что знаем хоть что-то о том, что там, за ней. А была бы она непрозрачной – мы были бы совсем как мертвые.