Конни разошелся. Даже игру забросил и гневно сверкал глазами, погрузившись в детские воспоминания. А Дмитрий постепенно переходил к главному.
– Так что же, мачеха ваша прожила в пансионате восемнадцать лет и вовсе ничего о себе не рассказывала? Откуда родом, какого сословия. Видать, не крестьянка, раз, как говорите, грамоту и счеты знала.
– Еще как знала! – зло усмехнулся Конни. – Позже и у отца в бумагах ошибки находила. Нет, Дмитрий Михалыч, точно она не из крестьянок, как все наши прочие горничные…
Конни как будто впервые об этом задумался и какое-то время молча метал карты. Лишь по хмурому его виду можно было понять, что думает он не о выигрыше. А потом вдруг сказал:
– А я ведь вспомнил, Дмитрий Михалыч, после которого случая мачеха моя будущая меня конфетами подкупать перестала… Мне в ту пору лет двенадцать было. Отец из города гувернера нанял, дабы манерам разным обучал, светскому обращению и языкам. Ну и Ларка со мной, разумеется. Она всюду за мною таскалась, как хвостик. А гувернер этот наш, болтун старый, женихом и невестой нас, представьте себе, звал. Смехом, конечно, – но злило это меня неимоверно! Вот однажды я не выдержал, да и заявил гувернеру тут же, что какая ж Ларка мне невеста – и тощая, и страшненькая, и мать у нее горничная, и, до кучи, отец непонятно кто…
Рахманов слушал его терпеливо и молча, боясь спугнуть. Он и прежде знал, что с таким «братцем», каков был у Лары, никаких врагов не надо. От других Конни ее и впрямь защищал – как-то даже до крови подрался с мальчишкой из Болота. Но и сам мучил, будь здоров. Извиняет ли Конни тот факт, что он был ребенком? Для Дмитрия ответ однозначен – да. Право, кто в прошлом не совершал бессмысленных и глупых поступков? Всякие имеет шанс на прощение.
К тому же, Дмитрий отметил, что Конни и сам не гордится тем своим поведением.
– Что последнее сказал, про отца, особенно жалею. Сорванцом я был тем еще, – оправдываясь, признал он. – Понимал, что Ларка все стерпит, потому и не стеснялся никогда – частенько упрекал, что она мне неровня и вообще навязалась на мою голову. Кто ж знал, что все так обернется в жизни… теперь, надумай я вдруг к нашей Ларисе Николаевне посвататься – ее мамаша-горничная мне сей же час от ворот поворот даст. А Ларка еще и обсмеет.
«Обсмеет, – мысленно подтвердил Рахманов, и правильно сделает».
Но от темы решил не отвлекаться.
– Так отчего Юлия Николаевна на вас обозлилась? Неужто при ней тот разговор был?
Конни кивнул:
– При ней. Она как раз пыль с полок в классной смахивала. А когда сморозил я ту глупость – таким злющим взглядом поглядела… ежели б не гувернер, наверное, тотчас бы по щекам отхлестала. Не посмотрела бы, что барский сынок.
– Что ж, немудрено… – пробормотал Дмитрий.
Но Конни продолжил:
– Вы недослушали. Разговор-то тот я вел с гувернером не по-русски. По-французски!
Конни сделал эффектную паузу. Рахманов переспросил:
– По-французски?
– Именно. И она меня поняла, – подтвердил тот, как будто даже гордясь ненавистной мачехой. – Впрочем, хорошо помню, что в тот момент я подумал не о том, откуда, мол, горничной понимать французскую речь, а о том – что эта Юлия самая настоящая ведьма. Вроде тех, которыми нянька-Акулина нас с Ларкой запугивала. Мальчишка был глупый – что взять… А вы недурно управляетесь с картами, Дмитрий Михалыч, – заметил Несвицкий, отвлекаясь от рассказа. – Жизни меня учили, а сами… неужто бывший игрок?
Дмитрий криво улыбнулся. За откровенность следовало бы платить откровенностью.
ebooksa