Элементал и другие рассказы

Его руки опустились, и она тут же обошла стол и встала прямо напротив него; она была бледна, и её рука, приглаживавшая растрёпанные волосы, дрожала.

— Питер, тебе нужна помощь. Ты должен обра­титься к врачу. Ты меня слышишь? Обратиться к врачу... Ты болен.

— Только ты можешь помочь мне.

Он уселся на стул в полной уверенности, что не­подвижная фигура не сдвинулась с места и про­должала смотреть на него своими большими печальными глазами. Кэтрин покачала головой и на­правилась обратно к двери в зал.

— Нет, я не смогу помочь тебе. Это не моего ума дело. Сделай, как я говорю. обратись к врачу.

Она выбежала из комнаты, и он услышал, как входная дверь захлопнулась, после чего на комнату спустилась тишина. Ужасная, леденящая кровь тишина.

Его плечи затряслись, по щекам потекли слёзы, а Странница медленно двинулась по направлению к нему, с беззащитным видом ища укрытия, в отчаянном поиске надежды. Питер Уэйнрайт погля­дел вверх, и, когда он увидел великое страдание, отражённое в этих тёмных, печальных глазах, он на время забыл свой страх и попытался объяснить ей.

— Я из плоти, — он протянул вперёд свои ладо­ни, раскрыл их, потом снова сложил. — Я из плоти и крови. А ты. ты дух. У меня есть тело, а у тебя... ничего. Мы не можем быть вместе. Понимаешь? Это то же самое, что и смешивать огонь и воду. Те­бе надо найти такого же, как ты сама. Понима­ешь?

Она медленно подняла свои руки и протянула их к нему ладонями вверх; обтрёпанные рукава за­дрались, и он с нарастающим ужасом смотрел на её запястья; две зияющие раны ухмылялись ему своими кроваво-красными ртами. Какое-то время он был не в состоянии говорить, затем попытался спросить её хриплым, сдавленным голосом:

— Ты. ты совершила самоубийство?

В подтверждение этого она едва заметно кивну­ла. Некий инстинкт предостерёг его от того, чтобы задать следующий вопрос, но он не мог придержать язык или прогнать закравшуюся в сердце змею подозрения.

— Почему ты мне это показываешь? Почему?

Она медленно повернулась и плавно направи­лась в сторону кухни, а он, непонятно, каким обра­зом, оставался прикованным к стулу, но какая-то сила, — может быть, болезненное, ненасытное лю­бопытство — подняла его на ноги и погнала его вслед за белым платьем и высоко поднятой чёрной головой на кухню.

Кухня была аккуратно прибрана; чашки, блюд­ца, тарелки — всё убрано в шкаф для посуды, а на покрытом клеёнкой столе не осталось ничего, кро­ме одного предмета. Большого, остро заточенного разделочного ножа. Он зловеще сверкал, и Питер начал трясти головой, бормоча: «Нет. нет.» — но тёмные глаза глядели умоляюще, они впервые вы­глядели живыми и говорили более красноречиво, чем могли бы какие-то произнесенные вслух слова; глаза умоляли сделать то, что уничтожит барьер, отделяющий её от Питера двоих. Он тут же заво­пил, затем развернулся на пятках и побежал из входной двери вниз по лестнице, а затем вниз, на улицу.

Он долго шёл, решив, что никакая сила на земле или в аду не заставит его ни сейчас, ни после вер­нуться в ту уютную маленькую квартиру. Его мозг отказывался думать даже о самом ближайшем бу­дущем; он направлял его только вперёд, в поисках комфортной нормальной жизни, о которой напо­минал вид людей — спешащих, ходящих по мага­зинам, разговаривающих, даже смеющихся. Он подошёл к кинотеатру и вошёл в его прохладный полумрак в надежде забыть ужасную реальность в атмосфере вымышленной жизни. Там было много свободных мест, и он уселся на одно из них, с на­деждой глядя на сверкающий экран. Вестерн! Призраки, хвала всем святым, не носят при себе шестизарядных «кольтов»; они также не угоняют скот, не привязывают прекрасных героинь к де­ревьям и не избираются шерифами. Когда чест­ный ковбой умирает, его хоронят на кладбище в Бут-Хилл, и он ни при каких обстоятельствах не покидает его. Питер и вправду уже начал радо­ваться, когда очень холодная рука мягко пожала его руку, и кусок льда в форме ноги коснулся его колена. Его голова повернулась, и он увидел блед­ное лицо, глядящее на него сверху; глаза умоляли, и в них светилась великая, всепоглощающая лю­бовь. Разделочный нож лежал у неё на коленях. Ко­гда он выбегал из зала, то так толкнул продавщицу мороженого, что та растянулась плашмя.

Наступила ночь, и река казалась чёрной лентой, которая тянулась к морю; Питер стоял, опершись на перила, и смотрел вниз. Он громко говорил вслух:

— Невозможное не может произойти; мёртвые мертвы, живые живы. Я должен помнить об этом. Я верю только в то, что можно потрогать, поню­хать и попробовать.

Внезапно рядом с ним появилась красивая де­вичья фигура; девушка взглянула ему в глаза, а затем мечтательно стала смотреть на реку. Питер снова бросился бежать.

Он так сильно устал, а она просто расстроена его тщетными попытками скрыться от неё. Пока двигался, он оставался один, но в тот момент, ко­гда он останавливался, садился или просто при­слонялся к стене, она была тут как тут. Юное лицо без морщин, прекрасные обожающие глаза, — от них никак нельзя избавиться надолго, а её малень­кая рука постоянно протягивала разделочный нож, как будто бы он был единственным лекарством от всех болезней. В конце концов он должен был вер­нуться. Как загнанная лиса, он направился к своей норе.

Он закрыл входную дверь, затем включил все лампы. Она плавно двигалась по гостиной; её руки, как два белых мотылька, гладили оконные занавески; затем, склонившись, она положила свою бледную щёку ему на колени, и тогда он почувст­вовал смертельный холод, пронизывающий его до костей.