Потоп

Агитатор молча ее протянул, благо, что у него их имелся некоторый запас, и Семен Фомич отошел к своим повозкам.

— Чудные дела… — покачал головой давешний старик.

— А что, отец, с тем шалуном управу нашли?

— С каким?

— Помещиком, что в нарушение указа крестьян гонял на свои поля.

— А… сладили. Да. Его и поместья, и вотчины лишили. И, сказывают, еще что сделали, но то нам не ведомо. А ругался он тут — жуть. Шуму было…

— Дрался?

— К нему человек из самой Москвы прибыл. Разбираться. Он ругался. Даже за палку хватался, чуть его не побил. Ну так через седмицу явились как их?..

— Лейб-кирасиры, — подсказал паренек.

— Да, они. Так сказывают отходили его на диво. Увозили лежащим.

— О как… — покачал головой купец.

— Царевич оказалось крут.

— Ну это я ведаю.

— Отколь?

— Так я в Москве бывал, когда там случилась эпидемия олигофрении, — усмехнулся Семен Фомич. — Там Алексей Петрович не робел и с князьями не цацкался. То в нужнике утопит, то в бочке для помоев. Оттого там быстро у всех высокородных прояснение в уме наступило, и эпидемия олигофрении спала.

Купец произнес и наткнулся на тяжелый, мрачный взгляд солдата. Весь вид которого выражал неодобрение такими речами. Так что Семен Фомич сразу решил ретироваться от греха подальше. Но слово не воробей. И крестьяне уже к вечеру обсуждали эту историю. В контексте расправы с зарвавшимся помещиком.

* * *

— Государь, — произнес Ромодановский, входя, — беда.

— Ну, радуй, — буркнул царь.

— На Гетманщине волнение. Мазепа людей мутит. Рассказывает сказки, будто бы ты их налогом новым обложил, так как слишком хорошо живут. И говорит о твоих желаниях распространить крепостное право на Гетманщину. И ему вторят твои люди, что к Мазепе посланы за делами следить. Каются. Говорят, что не в силах такое злодейство творить. Переметнулись, видать.

Петр скривился, как от съеденного гнилого ореха.