Вышли на свежий воздух. Подальше от жаркого помещения, которое в эту августовскую пору прогревалось и топкой, и разогретым котлом, и утечками пара. Да и горн свою лепту немалую вносил.
— Тяжко людям приходится.
— Я им добро плачу.
— Ропщут.
— Мало. Денежное дело. Держатся.
— Ты хорошо, что про шведский чугун вспомнил. Как с литьем дела? Я видел твои бумаги. Роста почти нет. А мы и на внутренний рынок все, словно в бездну спускаем. Ибо дешево и нужно. И в Иран продаем. И они еще хотят. Себе. Не на продажу далее в иные страны.
— Рад бы, да людей нет. Обученных.
— А ты вон — на паровики их ставить хочешь. Справишься?
— На паровики — справлюсь. Сие дело очень нужное.
— А литье, значит, нет?
— Я на паровики буду уже толковых, мал-мало обученных да головастых переводить. Им попроще обучаться новому.
— Ты не ответил.
— У меня уже пять школ. Переполненных. Рабочие учатся посменно. Один день за партой сидят, второй — в подмастерьях. Но нужно время. Сам видишь, как тут все разрослось за последние годы.
— В будущем году литье простых товаров и ядер увеличишь?
— В этом уже увеличу. Но не сильно.
— Про чугунные пушки хотел с тобой поговорить.
— Нет.
— Что нет?
— Не буду их лить. Это новый цех ставить. Людей выделять. Толковых. Очень толковых. Чай пушка не чугунок. Мастеров настоящих потребно ставить. А брать их мне не откуда.
— А если я найду?