Гейл подумала, что двойное отрицание «никакого лекарства» подошло бы лучше, но решила, что разумней сейчас ее не поправлять.
– Мне бы хоть одного мальчика, те молчат. А четыре девчонки гомонят, как воробьи на дереве, сил никаких нет!
– Бен Кворрел вовсе не молчит. У него рот не закрывается.
– Иди погуляй. Все идите погуляйте. Не хочу никого слышать, хотя бы до завтрака.
Гейл зашаркала к гостиной.
– И сними кастрюли с ног! – скомандовала мать, потянувшись к подоконнику за пачкой сигарет.
Гейл изящно освободила сперва одну, потом другую ногу от кастрюль, изображавших ступни робота.
В гостиной двойняшки играли в «тачку» – Минди держала Мириам за лодыжки, та пыталась идти на руках. За столом над альбомом для рисования склонилась Хезер.
Гейл заглянула сестре через плечо. Разыскала калейдоскоп и навела его на рисунок. Лучше не стало.
– Может, тебе помочь? Я умею рисовать кошкин нос, – предложила она.
– Это не кошка.
– Да? А кто?
– Пони.
– А почему розовый?
– Потому что мне так нравится. Розовый красивей, чем обычные лошадиные цвета.
– Никогда не видела лошадь с такими ушами. Пририсуй лучше усы, и пусть будет кошка.
Хезер смяла рисунок и вскочила, опрокинув стул.
В ту же секунду Минди впечатала Мириам в угол кофейного столика. Та взвизгнула и схватилась за голову, а сестра бросила ее ноги с грохотом, от которого содрогнулся весь дом.
– Хватит швыряться стульями! – проорала, ворвавшись из кухни, мать. – Почему с самого утра все швыряют стулья? Как мне, черт побери, еще просить, чтобы вы унялись, наконец?!
– Это Хезер! – крикнула Гейл.