Золотая цепь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Никто нам не поверит, – сказала она, и в мертвой тишине каждое слово падало тяжело, подобно камню, брошенному в колодец. Она заметила, что Джеймс вздрогнул. – Репутация женщины – хрупкая вещь. Когда репутация подвергается сомнению, это означает, что она уже погибла. Таковы законы светского общества. Я знаю, они поверили моим словам, и теперь, что бы мы ни говорили с тобой, все будет напрасно. Люди убеждены, что между нами… что-то было. Что сделано, то сделано, Джеймс. Это не так уж важно, в конце концов. Мне не обязательно оставаться в Лондоне. Я вернусь в деревню.

Когда Корделия говорила все это, будущее внезапно представилось ей с необыкновенной четкостью. Ее положение отличается от положения Анны, которая пользуется неслыханной для женщины свободой и с согласия семьи ведет богемную жизнь. Родители и брат прикажут ей вернуться в Сайренворт; там она и останется навсегда, и единственным ее собеседником будет собственное отражение в зеркале. Она будет медленно тонуть в океане одиночества и тоски, без будущего, без поддержки, безо всякой надежды на возвращение в Лондон. Не будет больше таверны «Дьявол», не будет сражений с демонами плечом к плечу с Люси, не будет вечеров с «Веселыми Разбойниками».

Глаза Джеймса вспыхнули.

– Ничего подобного ты не сделаешь, – воскликнул он. – Ты хочешь, чтобы Люси лишилась своей названой сестры? Это разобьет ей сердце. Ты хочешь вести одинокую жизнь опозоренной женщины? Я не допущу этого.

– Я нисколько не сожалею о своем выборе, – мягко произнесла Корделия. – Если бы мы смогли вернуться в прошлое, я сделала бы то же самое. А сейчас ни ты, ни я уже не можем исправить случившееся, Джеймс.

Он не мог сделать мир справедливым – не больше, чем она. Только в книгах добродетель и героизм вознаграждаются по достоинству; в реальной жизни героические поступки не ценят или, что еще хуже, карают. Мир жесток к героям.

Да, он сердится на нее, ну и пусть. Зато никто уже не сможет обвинить его в поджоге. Корделия не раскаивалась в своем поступке.

– Я могу кое-что сделать, – возразил он. – Я могу попросить тебя об одном. Это будет моя последняя просьба. Последняя жертва, которую ты принесешь ради меня.

Корделия подумала, что после сегодняшнего дня она, наверное, никогда больше не увидит Джеймса, поэтому позволила себе взглянуть ему прямо в глаза. Она любовалась его губами, очертаниями его прекрасного лица, длинными ресницами, бросавшими тень на золотистые глаза. Любовалась едва заметным шрамом в виде белой звездочки на шее, там, где кудри его касались воротника рубашки.

– Что же это? – спросила Корделия. – Скажи. Я сделаю для тебя все, что смогу.

Джеймс шагнул к ней, и она заметила, что руки у него слегка дрожат. А потом он опустился на колени перед ней, поднял голову и пристально взглянул ей в лицо. Она внезапно догадалась, что он собирается сделать, и подняла руки в знак протеста, но было уже поздно.

– Маргаритка, – произнес он, – прошу, выходи за меня замуж.

Ей показалось, что время остановилось. Она вспомнила часы в Блэкторн-Мэноре, стрелки которых показывали без двадцати девять. Она тысячи раз воображала, как Джеймс обратится к ней с такими словами – но не могла представить, что это произойдет при подобных обстоятельствах. Такое не могло прийти ей в голову даже в кошмарном сне.

– Джеймс, – прошептала она. – Ты же меня не любишь.

Он поднялся на ноги. Она была этому рада, но он по-прежнему стоял совсем близко – так близко, что она могла бы протянуть руки и обнять его.

– Нет, – произнес он. – Я тебя не люблю.

Корделия это знала, но слова, сказанные вслух, были подобны удару, неожиданному удару в грудь. Ее удивило то, что признание очевидного причинило ей настолько сильную боль. Голос Джеймса доносился до нее как будто издалека.

– Я не люблю тебя так, как муж должен любить жену, и ты тоже равнодушна ко мне как к мужчине, – продолжал Джеймс.

О, Джеймс. Ты наделен таким блестящим умом и в то же время так слеп.

– Но ведь мы с тобой друзья, верно? – говорил он. – Я люблю тебя как сестру, как друга, как всех своих лучших друзей. Я не оставлю тебя в беде, не брошу тебя страдать в одиночестве.