«Интересно, как Генхард понял, что это его брат?»
– Ты не расстраивайся, – улыбнулся легковер, похлопав соахийца по руке. – Мы в такие заварушки попадали, что вспоминать не хочется. А теперь все у нас ладно и справно. И твоя жизнь образуется. Брат рядом, и мы тебя не бросим, поэтому ты плачь, но имей в виду: плохое – оно там, в мусоре осталось. А кошка уже лечит. Боль вытягивает. Чувствуешь, как подвинулась? Она знает, где ты сильнее изранен. И котята лечат, хоть и глаза еще не открыли. Ты счастливчик, парень. И не думай, что судьба тебя не любит. Это как с утра по улице идешь. Рраз! И ведро помоев на голову плюхается. И ты сначала злишься, расстраиваешься. Одежда испорчена, вонь, куда-то не успеваешь, и холодно. А потом голову задерешь, а на тебя красивая девушка из окна смотрит. И бежит извиняться, а то и в дом зовет. А может, там страшная кухарка, зато под ногами у тебя блестит золотое кольцо – она его обронила в ведро, пока огрызки со стола собирала, и вот украшеньице упало вместе со всякой всячиной. И если ты человек простой – то это удача. А если не сможешь присвоить, то от кухарки получишь чистку и извинения. Потому что ей уж очень хочется вернуть мужнин подарок. Во всем, парень, есть хорошее. Надо его только найти. Ты меня не понимаешь, да?
Соахиец опять промолчал, но стал дышать спокойней и уже не шмыгал. Илан понял: неважно, о чем с ним говорить. Главное, использовать дар на всю катушку, чтобы этому бедняге хоть немного полегчало.
– А если вдруг ты чувствуешь себя ничтожеством, – продолжил порченый, – ну, знаешь, лежать на свалке босым и побитым – чести мало. Особенно когда ты соахийский принц. Если ты из-за такого переживаешь – это полная ерунда. – Илан прислонился к печи и вытянул ноги. Кошка цапнула его за пуговицу на кармане. – Ты не огорчайся, что в грязь лицом ударил. Человек – он внутри, а не снаружи. Вот где его смотреть надо. Ты думаешь, я хороший парень? Я урод, каких поискать. Вечно прячусь за чужими спинами. Я в семье самый старший и должен быть главным, остальных защищать, проблемы решать, а я кисель киселем. Балованный я. Любили меня, жалели, от всех бед прятали. Вот и не закалился. Всегда хочу сбежать, закрыться в мастерской и не выходить оттуда, пока все плохое в мире не пройдет. Вот он я какой. Раньше у нас отец был, и когда он умер, не я его место занял, а мой беспомощный братишка. Теперь мы и с ним разделились. И ты думаешь, я все исправил? Да как же! Но я все-таки буду пытаться. Я себя переборю. В городе я уже освоился. Через трясучку, правда. Хожу на стройку каждый день, чтобы у младших еда была. И креплюсь вроде, а сегодня чуть поранился… И хоть бы протест перед Мархом устроил, когда он меня домой погнал! Ан нет, побежал, как крыса с корабля. Так что борись, братишка. Я в сто раз хуже, и то буду что-то с этим делать. Ты тем более сможешь.
Третий котенок съехал с груди парня и пищал, тыкаясь ему в подмышку. Илан пристроил его к матери и погладил между ушей указательным пальцем. Соахиец дышал спокойно. Илан осторожно убрал тряпку с его лица и увидел, что парень спит.
– Ну вот и хорошо, – вздохнул порченый. – И тебе полегчало, и мне.
Нико ждал, когда странная семейка вышвырнет его и удастся спокойно замерзнуть в подворотне, уйти в вечный сон к отцу, матери и Такаламу, где на террасе с гроздьями глицинии можно целыми днями играть в го, распивать чаи под звездным небом и слушать истории разных стран. Жизнь уже не интересовала принца. Болезненная и бессмысленная, она терзала душу и мучила тело, но Илан заразил Нико надеждой, от которой нужно было поскорее избавиться.
В наступивший чернодень принц хотел собрать все силы и выйти под лучи затмения, но его не оставляли в покое надолго. Вечно кто-нибудь подходил. То поили, то пытались сунуть сухарик. От крошек уже вся спина кололась и щипала. За последние пару суток Нико промочил одеяла потом насквозь. И что хуже всего – ему становилось легче. Он выздоравливал и испытывал голод. Еще до жути приспичило помыться. Казалось, если по коже провести тупым лезвием, слой грязи будет не меньше, чем на засаленном полу в лечебнице.
Нико до обеда лежал, изображая труп и страдая от того, что все семейство собралось под крышей. Треклятое тело заживало и чесалось. Руки и ноги затекли. Спина болела от неподвижности. Но если встать, заняться мытьем и поесть, а значит, признать свое существование, умирать уже не захочется. И придется довольствоваться этой жалкой нищенской жизнью. Принять нового себя. Не принца, не наследника. Просто бродягу из халупы, лежащего в тряпье. Обуть мерзкие, кое-как заштопанные ботинки с чужой ноги и ходить в них. Нет уж. Лучше умереть сыном Седьмого.
В таких уговорах Нико вытерпел еще четверть часа и с трудом сел. Генхард, похожий на кудрявого барана, тут же полез обниматься с криком:
– Братец мой очнулся! Родненький!
Принца чуть не стошнило от его запаха.
– Ура-а! – прилипла с другой стороны рыжая девчонка с наполовину расплетенной косичкой.
Их порыв нежности отозвался ноющей болью в ребрах. Нико перебрал в голове стопку ругательств, но сдержался. Если Генхард узнает, что соахиец понимает язык Большой Косы, от болтовни и вопросов будет не отделаться.
– Вы что, совсем уже? – возмутился Марх, занятый подшиванием лоскутов ткани к штанам. – По одному еще терпимо дурели, но вдвоем от вас вообще спасу нет!
Яни показала ему язык.
– Не завидуй, – фыркнул Генхард.
Нико жестами дал понять, что хочет умыться.
– Спину почесать? – обрадовался кудрявый.
– А зачем он лицо трет? – спросила Яни.
ebooksa