– Настоятель верен императору, – с важностью заявил Доо. – И он никогда не простит такого нарушения правил. Даже собственному сыну не простит! Тем более что сына у него нет. Вспомните, как он рассердился, когда Кайоши-танада совершил ту ошибку. Теперь доверие к нему пошатнулось, а мы нанесем последний удар! – С этими словами Доо разрезал воздух ладонью.
– А если он не согласится повысить нас за донос? – выдал Ясурама на удивление умную мысль.
– Тогда мы пригрозим рассказать об оплошности Кайоши-танады всему храму, и это о-о-очень скоро дойдет до императора! – парировал Доо. – Цу-Дхо мигом сместят с должности настоятеля, раз под его носом творится такое! Идемте немедленно, Ясурама! И ты, Осита, пойдешь с нами и расскажешь все, что видел, так, как рассказывал это нам!
– А настоятель не рассердится на меня?
– Ну что ты, мой мальчик. – Доо ласково погладил слугу по голове. – Он наградит тебя, а раз я стану провидцем ранга повыше, у тебя вырастет жалованье, и ты скорее освободишься от долга. Когда выплатишь все храму, будешь сам распоряжаться заработанными деньгами и хоть каждый день покупать себе чесночные конфеты. Разве это не замечательно? Ясурама, ну что же вы все возитесь?
– У меня тут ужасное темное пятно!
Доо достал веер, еще один сунул Осите, и вот уже трое склонились над подолом Ясурамы и пыхтели, гоняя по комнате воздух до тех пор, пока Доо не догадался отправить мальчишку за сменной одеждой.
С утра у Липкуда страшно болела голова и внутри все сжималось в тугой комок. Свет, падавший в камеру, проявлял рисунок на штукатурке, где от шамана осталось размазанное пятно, почти слившееся со стеной. Косичка смотрел на него не мигая и пытался вспомнить что-то важное. Когда он прикоснулся к шаману, их сознания будто объединились, и Липкуд увидел мысли колдуна. Образы, о которых тот думал. Надо было срочно их вспомнить, иначе… все будет плохо. Очень-очень плохо. Неспроста Косичку донимало плохое предчувствие.
Как только рассвело окончательно, со стороны улицы послышалось цоканье копыт и грохот колес по брусчатке. Липкуд вскочил, подпрыгнул и вцепился в прутья окошка. Он увидел дорогие замшевые ботинки, прошагавшие влево, ко входу. Сердце загрохотало о ребра, словно кусочек льда внутри жестяной банки с кофе, встряхнутой буфетчиком.
– О, нет, – выдохнул Липкуд, все еще не понимая, чего так испугался.
Ему померещился пепел и маленькая белая фигурка, лежащая на камнях. Косичка едва успел растормошить сонную Эллу, когда в коридоре послышались шаги тюремного охранника.
– Встать! – рыкнул он, открыв дверь.
«…заключению в этой камере без воды и пищи до конца зимы… – всплывали в памяти Липкуда обрывки приговора, произнесенного тем же голосом. – Порченая… лично в руки Ардала Марвиса… наказаний любого вида, вплоть до смертельных».
– Ну что, Косичка, владелец театра из двух человек, – послышалась ехидная речь Боллиндерри. – Готов услышать решение суда?
Хозяин «Чудесатого театра» заглянул в камеру, и в этот момент Липкуд вспомнил все, что будет дальше.
«Слушай, я что хочешь сделаю…»
«Ты еще торгуешься? Жди подарочек под окном… может, к вечеру».
Удар. Кровь на губах и оцепенение. Визг Эллы. Подол ее платья, выскользнувший из рук. Хохот Боллиндерри. Собственный истошный вопль: «Лысая тварь! Не смей ее трогать! Не смей ее трогать, подонок!»
ebooksa