Если честно, мне никогда не нравилось в одиночку выходить из дядюшкиного кабинета, и поэтому я каждый раз терпел до последнего, а потом чуть ли не бегом несся по темному коридору к комнатке, которую дядюшка называл ватерклозетом.
Дядюшка Монтегю, конечно же, дал мне с собой фонарь со свечой. Он в некоторой мере рассеивал тьму у меня на пути, но сзади-то – и об этом я не забывал ни на секунду – меня преследовала ужасающая чернота.
Запершись в тесной уборной, я тоже не чувствовал себя в безопасности. Там под умывальником была дыра, из которой, как мне казалось, что-то исподтишка за мной подглядывало, а стоило мне опустить на это что-то взгляд, как оно тут же скрывалось во мраке. В углу под потолком, сколько я себя помню, висела большущая паутина, но ее хозяина-паука я ни разу не видел.
Сделав свои дела и вымыв руки настолько тщательно, насколько позволяла кофейного цвета жидкость, лившаяся у дядюшки из водопроводных кранов, я взялся за засов – задвинутый мной, как всегда, до упора – и уже собрался в обратный путь, который надеялся проделать так же стремительно, как прежде пронесся от кабинета до уборной.
Но тут кто-то сильно дернул дверную ручку с той стороны. Внезапный шум и сотрясение двери настолько ошеломили меня, что еще чуть-чуть – и я плюхнулся бы на сиденье унитаза.
– Эй? – окликнул я того, кто стоял за дверью. – Дядюшка?
Кто-то снова дернул за ручку и с такой силой потянул дверь, что я испугался, что засов может не выдержать.
– Франц? Подожди минутку, я сейчас.
Я прижался ухом к двери и довольно долго вслушивался: снаружи не доносилось ни звука. Трудно сказать, от чего мне было страшнее: от того, что кто-то ломился в дверь, или от того, что этот кто-то оказался совершенно бесплотным. Но, так или иначе, вечно отсиживаться в уборной я не мог.
В конце концов я отодвинул засов и приоткрыл дверь. Потом со всеми предосторожностями выглянул в коридор, посмотрел налево, направо. Насколько я видел – а видел я мало, – в коридоре никого не было. Тогда я вышмыгнул из уборной и торопливо зашагал в направлении кабинета.
Как бы смешно это ни звучало, но по пути из уборной меня каждый раз охватывал необъяснимый страх заблудиться в закоулках дядюшкиного дома. Чувство страха делалось совсем уж необоримым на фоне заунывного воя, который поднимали старинные канализационные трубы, едва я тянул за цепочку причудливо украшенного сливного бачка. Казалось, будто завывает большое животное, попавшее в шестерни паровой машины.
За мной по пятам гналась, угрожая вот-вот настигнуть, громадная тень от моей свечи. Поспешные шаги у меня за спиной – это мог быть Франц, но я ни разу не посмел посмотреть назад, чтобы в этом убедиться, – звучали так, будто мой преследователь время от времени взбегал вверх по стенам коридора. Только ввалившись в дядюшкин кабинет, я смог наконец облегченно перевести дыхание.
– Все в порядке? – осведомился дядюшка Монтегю.
– Да, дядюшка, конечно, – ответил я. – Правда, кто-то пытался вломиться ко мне в уборную.
– Прямо сейчас? – дядюшка, нахмурившись, уставился на дверь кабинета. – Ты кого-нибудь видел?
– Нет, сэр, – сказал я. – Думаю, это был Франц.
Дядюшка Монтегю кивнул.
– Мог быть и он.
– С другой стороны, сэр, вы сказали, что мы в доме одни.
– Разве я это говорил? – пробормотал дядюшка Монтегю.