Ба, знакомые лица! Вадим определил себя идущим по заваленной снегом долине, а рука об руку – Крутов и пилот Миша. Падение аэроплана не прошло бесследно: Миша на ходу убаюкивал перемотанную окровавленными тряпицами левую руку, а Крутов прихрамывал и опирался на сучковатую клюку. У Вадима поднывала грудная клетка, было больно дышать – видно, припечатало, когда крылатая махина обрушилась с небосклона. Но трижды скудоумным надо быть, чтобы, разминувшись со смертью, жаловаться на безделицу…
О, да их не трое, а четверо! Впереди на лыжах бежал молодой лопарь, изредка оглядывался и притормаживал, поджидая медлительных руши. Ему хорошо, он здоров и снаряжен как следует, а они, чтобы не провалиться, кривоного шлепают на дощечках-снегоступах, примотанных к унтам полосками коры. Каменный век!
Из леса выбрели на широкий большак, укатанный возами и истоптанный лошадьми и оленями.
– Поздравляю, – проговорил Крутов, сдергивая с обмерзших усов ледышки. – Вышли на Кольский тракт. Так ли, Явтысый?
– Так, так! Кольский тракт! Идти с юга и до Колы… оттуда и туда! – Лопарь с живостью подкреплял слова телодвижениями, показывая одновременно и вперед, и назад.
Про эту дорогу Крутов рассказал, пока продирались через тундровые буреломы. Она многие столетия была единственной артерией, связывавшей Крайний Север России с центральными областями. Даже с открытием в конце девятнадцатого века пароходного сообщения вокруг полуострова ее значение не уменьшилось. Задвинуть ее на задворки истории могла железная дорога, но в 1914 году она существовала еще в проекте. Разразившаяся война заставила российские власти форсировать строительство Мурманки, чтобы бесперебойно доставлять грузы от союзников, но покамест прокладка рельсов была далека от завершающей стадии – ударным темпам препятствовал неблагоприятный климат.
Не списанный со счета Кольский тракт обслуживали поморы и те же лопари, а для передышек ямщиков и их гужевого транспорта были построены по обочинам почтовые станции. К такой станции, именуемой «Куреньга», Явтысый и вывел потерпевших крушение пассажиров «Блерио».
– Здесь Ибрагим жить, смотритель. Черкес, – распространялся проводник, показывая на низенькую халабуду, приткнувшуюся обочь. – Он свою избу называть «сакля».
– Бобры добры, а козлы злы… Какой же это шайтан черкеса за Полярный круг заслал?
– Ссыльный он. Бунтовать у себя в Черкесии, его год в тюрьме держать, а потом помиловать – и на Север.
– Гм… Не находите, господа, что милосердие нашего царя-батюшки отличается экстравагантностью?
Чем ближе подходили к «сакле» Ибрагима, тем меньше оставалось упований на радушный прием.
– Потешно. – Миша покачал забинтованную руку, как грудничка в люльке. – Крыльцо заметено, дым из трубы не идет… Где же ваш горец?
Явтысый высвободил стопы из лыжных лямок, взбежал по заледенелым шатким ступенькам и постучал в дверь железным кольцом, служившим одновременно и ручкой, и звонком. Никто не отозвался.
– Приехали… – Крутов прислонился к подпоре, удерживавшей хлипкий навес над крыльцом; та накренилась, и он от греха отодвинулся. – И что нам – до следующей станции плестись? До нее не меньше сотни верст будет, а, дружище?
Вопрос был обращен к лопарю. Явтысый, однако, не утратил своей оптимистичности.
– Я знать, где Ибрагим прятать ключ. Мы войти в дом.
Саамский парубок пошерудил рукой под крыльцом, явил миру заржавленный штырь, согнутый литерой «Г», вставил его в отверстие возле кольца, провернул, и дверь отворилась. Вадим думал спросить, насколько приличествующим в заполярных широтах считается вскрыть без спроса чужое жилище, но решил, что сейчас не до соблюдения приличий. Когда вышли из-под защиты стоящих кучно деревьев, завируха, так и не улегшаяся с момента катастрофы, накинулась с новой силой, кусала почище бешеной псины, пробирала сквозь куртки и шлемы. В такую шальную погоду желание было единственное: поскорее укрыться под кровлей, не важно, в сакле, в халупе или в юрте, лишь бы отгородиться от выстуживающего кровь норда.
Домик станционного смотрителя не мог похвастаться богатым внутренним убранством. Сложенная из саманного кирпича печурка, колченогий буфет с холостяцким набором плохо вымытой посуды, стол, лежанка, накрытая кургузым покрывалом, две табуретки.
– Да… на дворец арабского шейха не тянет, – резюмировал Крутов, переступив порог. – Но для временного приюта сгодится. В мужицком брюхе и долото сгниет.
ebooksa