Нагнувшись, Перс подобрал что-то, похожее на веревку, которую он разглядывал с минуту, потом в ужасе отбросил.
–
– Что это? – спросил Рауль.
– Это, – с дрожью отвечал Перс, – это вполне может оказаться той самой веревкой повешенного, которую так долго искали!..
И, внезапно охваченный тревогой, он стал водить по стенам красным кружком своего фонаря. Так он высветил – вещь странная – ствол покрытого листвой дерева, казавшегося живым. Ветви дерева поднимались вдоль стены, теряясь где-то на потолке.
Из-за малой величины светового кружка поначалу трудно было разглядеть все целиком. Можно было увидеть часть ветки, листик, потом другой. А рядом – ничего, ничего, кроме светового луча, посылавшего, казалось, собственное свое отражение…
Рауль провел рукой по этому отражению…
– Боже! – молвил он. – Да это же зеркало!
– Да, зеркало! – сказал Перс с глубоким волнением в голосе. И добавил, проведя рукой, державшей пистолет, по вспотевшему лбу: – Мы попали в комнату пыток!
Глава XXII
Интересные и поучительные злоключения Перса в подвалах Оперы
Перс сам рассказывал, как до этой ночи он безуспешно пытался проникнуть в Озерное жилище по озеру; как обнаружил вход из третьего подвального этажа и как в конечном счете они с виконтом де Шаньи столкнулись с дьявольским изобретением Призрака в
«Это был первый раз, когда мне удалось попасть в Озерный дом, – пишет Перс. – Напрасно просил я
Любопытство, а вместе с тем и страшная мысль, которая пришла мне в голову при воспоминании о некоторых словах, сказанных чудовищем, заставили меня однажды, когда я, в свою очередь, решил, что вокруг никого нет, броситься в маленькую лодку и направить ее к той части стены, где, я видел, исчез Эрик. Тут-то мне и пришлось иметь дело с сиреной, охранявшей подступы к его дому; ее чары чуть не стали для меня роковыми, и вот при каких обстоятельствах. Едва я успел отплыть от берега, как окружавшую меня тишину всколыхнуло что-то вроде мелодичного веяния, которое, как наваждение, незаметно обволакивало меня. Чье-то дыхание смешивалось с музыкой, и все вместе тихонько поднималось над водами озера, окутывая меня, но понять истоки подобного ухищрения я не мог. Мелодичные звуки следовали за мной, перемещались вместе со мной и были такими приятными и ласковыми, что не внушали страха. Напротив, желая приблизиться к источнику этой нежной, пленительной гармонии, я наклонился к воде, ибо нисколько не сомневался, что пение исходило от самих вод. Я находился на середине озера, и в лодке, кроме меня, никого не было; голос – ибо теперь явственно звучал некий голос – был рядом со мной, на воде.
Я наклонялся. Все больше и больше… Озеро было абсолютно спокойно, и при свете лунного луча, проскользнувшего в отдушину с улицы Скриба, я решительно ничего не увидел на его гладкой и черной, как чернила, поверхности. Я слегка потряс головой, чтобы избавиться от возможного шума в ушах, но вынужден был смириться с очевидностью: не бывает шума в ушах столь гармоничного, как это мелодичное веяние, следовавшее за мной и влекущее меня к себе.
Если бы я был суеверен и легко поддавался разным внушениям, то наверняка решил бы, что имею дело с какой-нибудь сиреной, которой вменяется в обязанность смущать путника, осмелившегося путешествовать по водам Озерного дома, но я, слава богу, родом из страны, где слишком любят все фантастическое, чтобы не знать разных его тонкостей досконально, я и сам в былые времена приложил немало стараний для их изучения: при помощи простейших трюков тот, кто знает свое ремесло, может заставить работать жалкое человеческое воображение.
И потому я нисколько не сомневался, что столкнулся с новым изобретением Эрика, но и на сей раз его изобретение оказалось столь совершенным, что, перегнувшись через борт маленькой лодочки, я не столько подчинялся желанию открыть обман, сколько стремился насладиться его очарованием.
И все склонялся, склонялся, едва не опрокинувшись.
Внезапно две чудовищных руки взметнулись из глубины вод и, схватив меня за шею, с неодолимой силой потащили в бездну. Я наверняка пропал бы, если бы не успел крикнуть, по голосу Эрик и узнал меня.