Призрак Оперы

– Я – воровка!.. Это я-то воровка? – Она задыхается. – Я уничтожена! – кричит она. И внезапно снова подскакивает вплотную к Ришару. – Во всяком случае, вам, господин Ришар, – визжит она, – вам-то лучше знать, куда девались двадцать тысяч франков!

– Мне? – с изумлением вопрошает Ришар. – Откуда же мне знать?

И тотчас суровый и обеспокоенный Моншармен желает получить разъяснения у славной женщины.

– Что это значит? – спрашивает он. – И почему, мадам Жири, вы считаете, что господин Ришар должен лучше вас знать, куда делись двадцать тысяч франков?

Ришар же, почувствовав, что краснеет под пристальным взглядом Моншармена, взял за руку мадам Жири и хорошенько тряхнул ее. Голос его подобен грому. Рокочет, грохочет, испепеляет…

– Почему я должен лучше вас знать, куда делись двадцать тысяч франков? Почему?

– Потому что они перекочевали в ваш карман!.. – доверительно сообщает старуха, глядя на него так, словно перед ней предстал сам дьявол.

Теперь под огнем оказался господин Ришар: сначала эта неожиданная реплика, а вслед за тем – подозрительный взгляд Моншармена. И силы, в которых Ришар так нуждался, дабы опровергнуть столь гнусное обвинение, оставили вдруг его.

Так и самые невинные, застигнутые врасплох в состоянии безмятежного покоя своих сердец, предстают внезапно из-за обрушившегося на них удара, заставившего их побледнеть или покраснеть, пошатнуться или распрямиться, глубоко задуматься или возразить, безмолвствовать, когда следовало что-то сказать, или говорить, когда надо было промолчать, никак не реагировать, когда следовало бы вытирать мокрый лоб, или же обливаться потом, когда надо было не реагировать, предстают внезапно, говорю я, виновными.

Моншармен остановил яростный порыв, с каким Ришар, будучи невинным, собирался наброситься на мадам Жири, и, поспешив подбодрить ту, стал расспрашивать ее… ласково.

– Как вы могли заподозрить моего коллегу Ришара в том, что он положил двадцать тысяч франков себе в карман?

– Я этого и не говорила! – заявляет мадам Жири. – Потому что самолично положила двадцать тысяч франков в карман господина Ришара. – И добавила вполголоса: – Тем хуже! Так уж получилось!.. Да простит меня Призрак!

И так как Ришар снова начинает вопить, Моншармен властно приказывает ему замолчать:

– Пардон! Пардон! Пардон! Дай этой женщине объясниться! И дай мне ее расспросить. – И не удержавшись, добавляет: – Странно все-таки, что ты так это воспринял!.. Приближается момент, когда тайна должна проясниться! А ты сердишься! И напрасно. Лично я веселюсь от всей души.

Мадам Жири с мученическим видом поднимает голову, на ее лице написана святая убежденность в собственной невиновности.

– Вы говорите, что в конверте, который я положила в карман господина Ришара, было двадцать тысяч франков, но я, повторяю, ничего об этом не знала. Господин Ришар, впрочем, тоже!

– Ах! Ах! – молвил Ришар, принимая вдруг вызывающий вид, что страшно не понравилось Моншармену. – Я тоже, оказывается, ничего об этом не знал! Вы положили мне в карман двадцать тысяч франков, а я ничего об этом не знал! Наконец-то, мадам Жири. Я очень рад.

– Да, – согласилась не ведающая жалости дама, – это верно!.. Мы ничего не знали, ни тот, ни другой!.. Но вы-то, вы-то должны были в конце концов это обнаружить.

Ришар наверняка сожрал бы мадам Жири, если бы не Моншармен! Но Моншармен служит ей защитой. Он продолжает допрос:

– Что за конверт вы положили в карман господина Ришара? Это был не тот, который мы вам дали и который вы при нас отнесли в ложу номер пять, а ведь только в нем находились двадцать тысяч франков.