Голоса из подвала,

22
18
20
22
24
26
28
30

– И после своей смерти, видимо, тоже.

Новый кадр – опять фото. Не в фокусе, деталей не различишь, но план выбран крупный, так что можно понять – мужчина целует девушку.

Мужчина целует Олю.

– Какого хрена? – взвизгнула она, вжимаясь спиной в диван. – Это вообще несмешно, Петров!

– ДАЛЬШЕ! – заорал Женька. – Дальше крути давай!

– Не буду!

Она попыталась встать, но он с силой надавил обеими руками ей на плечи, заставляя остаться на месте. Сбоку к шее прижалось что-то плоское и холодное как лед.

Раскалившийся проектор громко гудел, из вентиляционной решетки начал сочиться белесый дымок. В воздухе неприятно завоняло горелой проводкой. Оля упиралась, как могла, но Женька все давил и давил, принуждая ее нагнуться к диаскопу.

А потом ручка проектора прокрутилась САМА.

Новый кадр – волк дует на домик трех поросят.

Ручка закрутилась быстрее. Дым валил из щелей корпуса, электрический треск сопровождали вылетающие наружу искры, лампочка внутри моргала, как и проекция на стене. На мгновение – буквально на долю секунды, но этого было вполне достаточно, чтобы Оля задохнулась от ужаса, – ей показалось, что она видит полупрозрачную руку. Стариковская кисть с пигментными пятнами на коже обхватила круглую ручку. Пальцы вращали колесико проектора.

– Спасибо, бабушка, – хихикнул Женька.

Новый кадр, новое фото в ужасном качестве. Темная спальня в гостиничном номере. Мужчина и женщина в постели, голые.

– Неправда… Это… не… правда!

Оля попыталась отвернуться. Женькина ладонь сдавила ее затылок, тьма за спиной прорычала чужим хриплым голосом:

– СМОТРИ, ТВАРЬ.

Растерзанные тела трех поросят. Поломанная удочка, пронзившая животик трудяги Наф-Нафа. Сытый довольный волк с раздувшимся пузом. В моряцком берете, свисающем с мохнатого уха.

– Хватит, Женя… Пожалуйста…

Последний кадр. Комната.

Оля, сидящая на диване перед проектором, лицом к объективу невидимой камеры. И темная фигура позади нее с большим столовым ножом в руке.