Восхищение

Живову стало страшно. Именно этот самый ШЛЕП он слышал в собственном номере. Звук этот наложился на странность происходящего, на бесстыдную обнаженность, дурное освещение, сырые овощи, разбитую тарелку, и захотелось немедленно выскочить из столовой, подальше от людей, в пустоту коридора, или еще лучше – рвануть на улицу, в метель, где холодно и тоже темно, но темнота какая-то другая, своя, живая. Живов даже начал разворачиваться, оттолкнул носком ботинка оливку, как вдруг его окликнул звонкий голос девушки:

– Живов, уже уходите?

Он оглянулся, неосознанно и испуганно, увидел, что на него смотрят со всех сторон – теперь уже точно именно на него. И в первую очередь смотрит девушка со сцены. Она сидела раздвинув ноги, подавшись вперед, но в этой ее позе почему-то не было ничего вульгарного, а даже наоборот – к Живову вернулось саднящее сладкое желание. В уголке обоих глаз закололо, и мир вокруг обернулся дымкой.

– Снова дрочить уходите? – спросила девушка таким будничным тоном, будто обсуждала с Живовым погоду. – Но я ведь здесь, перед вами. Зачем бежать в туалет или на холод? Оставайтесь. Начните прямо сейчас, а?

– Что? – выдавил Живов, окончательно запутавшись в ощущениях.

Член его при этом торчал колом.

Девушка ухмыльнулась, перевела взгляд на кого-то еще.

– А вы, Кондратьев, не сдерживайтесь. Сфотографируйте обнаженную девочку, как обычно делаете. А потом можете достать свое дилдо и заняться, чем вы там занимаетесь, разглядывая фотографии.

Живов попытался определить, что это за Кондратьев, но вокруг стало слишком темно.

– Уважаемый Гранин, не скромничайте, – продолжала девушка, снова к кому-то обращаясь. – Вы же ехали трое суток не для того, чтобы жевать овощи и пить сок. Можете подойти, потрогать меня за грудь. А дальше, ну, вы знаете… Хотя нет. Потрогайте за грудь моих помощниц. Так надежнее. Вам же все равно, да? Главное, чтобы было желание. А дальше разберетесь.

Зашевелились тени. В столовую начали входить девушки. Обнаженные. Прекрасные. Рыжеволосые и блондинки, худенькие и полноватые, высокие и низкие, разных оттенков кожи и разреза глаз. Из сгустков образов выплыла и направилась к Живову блондинка с пышными локонами. Живов с ужасом узнал в ней ту, нарисованную много лет назад, которую привез с собой в тубусе. И вот блондинка стояла перед ним, воплотившись из грез. У блондинки была крупная родинка на левой груди. Морщинки вокруг губ. О, она была не слишком молода, но очаровательно сексуальна.

В руках девушка держала блокнот для рисования в твердом переплете и простой карандаш.

Живов безвольно мотнул головой и увидел, что обнаженные девушки разошлись по мужчинам, слились с ними в темноте, а та, что сидела на сцене, наблюдала за происходящим с улыбкой. Старый же друг так и стоял в собачьей позе, не двигаясь, только глаза его бегали туда-сюда да слюна капала из распахнутого рта на дощатый пол.

– Давай помогу, – сказала блондинка, всучила Живову блокнот с карандашом, а сама встала на колени. Ее пальцы коснулись его ремня. Это было какое-то чудовищное наваждение. – Ты ведь всегда хотел. С каждой из нас, да?

– Что происходит? – снова выдавил из себя Живов.

Он все еще хотел сбежать, но страх и желание смешались внутри его головы в ярчайший коктейль, отчего тело сделалось безвольным; теперь это было сломавшееся и неподконтрольное ему тело.

Блондинка расстегнула ремень, молнию, стянула брюки и трусы, освободив член. В уголках глаз Живова вспыхнуло так остро, будто по векам провели лезвием.

– Нам нужно твое желание, – сказала блондинка. – Рисуй.

– Кого?..

– Глупый. Конечно же, ее.