Предложение генерал-губернатора стало ответом на все его чаяния. Всего одно путешествие – и ему больше никогда не придется выходить в море. Больше не будет ни бессонных ночей, ни пиратов, ни тропических болезней, ни споров с жадными глупцами вроде Кроуэлса.
Его служба закончилась бы естественным путем, а не в результате кораблекрушения.
Но, согласившись на одно, он подписался и на все остальное. Так обычно действовал генерал-губернатор. Ловил на денежную приманку – и вот ты, алчный торговец, уже попался, и тебя кладут в карман, чтобы достать, когда понадобишься.
Ван Схотен стукнул кулаком по журналу, измазавшись в чернилах. Вот и хорошо, что этот негодяй мертв. Вместе с Корнелиусом Восом. Вот бы еще эта неведомая Эмили де Хавиленд для полного набора прикончила капитана Дрехта. От всех от них кораблю одна беда.
В дверь постучали.
– Подите прочь! – рявкнул ван Схотен.
– Что за секретный груз генерал-губернатор взял на борт? – спросил из-за двери Дрехт.
Ван Схотен медленно опустил перо на стол. Ноги налились свинцовой тяжестью.
– Если мне придется выломать дверь, тебе не поздоровится! – прорычал Дрехт.
Оттолкнув стул, ван Схотен, словно приговоренный, прошагал к двери и чуть приоткрыл ее. Дрехт тут же просунул руку в щель, схватил мастера-негоцианта за горло и устремил на него яростный взгляд голубых глаз. Капитан стражи стал похож на волка, поймавшего зайца.
– Что за груз, ван Схотен? Ты помогал доставить его на борт, ты знаешь, где он хранится. Что в нем? Стоит он жизни человека?
– Сокровища, – прохрипел ван Схотен, безуспешно пытаясь разжать цепкую хватку Дрехта. – Несметные…
– Показывай! – рявкнул Дрехт.
Они направились в трюм. У выхода из кают Дрехт ненадолго задержался и шепотом отдал какое-то распоряжение Эггерту, караульному. Тот сразу же помчался на нос корабля.
В трюме ван Схотен снял с крюка фонарь у подножия трапа и повел Дрехта по извилистым проходам между ящиками. Теперь метки Старого Тома были нарисованы почти на всех. Причем не одним человеком. И самые разные. Кривые и незавершенные. Огромные и крошечные. Очевидно, вырезание метки стало чем-то вроде присяги на верность Старому Тому.
Ван Схотен не спускался сюда со дня отплытия, и происшедшие вокруг перемены его удивили. Обычно в трюме хранились грузы и прятались крысы и безбилетники. Неприятно, но ничего опасного.
Теперь же это место стало проклятым.
Липкая темнота и запах гниющих пряностей создавали здесь какую-то инфернальную атмосферу.
– Трюм превратился в место поклонения Старому Тому, – заметил Дрехт. – Четыре трупа, и вот пожалуйста – новый культ. – Он произнес это таким тоном, будто недоумевал, что ему до сих пор никто не поклоняется, хотя он-то убил гораздо больше, чем четверых.
Дойдя до середины лабиринта, ван Схотен указал на большой ящик и дрогнувшим голосом произнес: