– Тогда зачем вся эта легенда? Весь этот воображаемый спор и упреки Христа к Богу?..
– Ты разве забыл? Весь этот спор не Им нужен, он нужен нам. И ты не обратил внимание на еще один намек. Молчание – это же знак. Знак согласия…
VI
точки над «i»
После этих слов Алешу снова сорвало с койки. Он прошелся до двери, почти пропав в темноте, и снова вынырнул на свет лапы совсем в упор перед Иваном:
– Нет! Нет!.. Не верю!.. Не верю, что ты просто так все это рассказал. Не за этим ты меня два месяца держал здесь. Говори, Иван!..
– Ты хочешь начистоту?.. Хорошо – сядь только.
Алеша повиновался, усевшись на край кровати и нервно запахнувшись полами своего потертого арестантского халата. Иван заговорил с какой-то жесткостью, даже суровостью:
– Итак, нет никакого Бога, нет никакого Христа. Если и были когда-то, то давно умерли или их убили. Их нет, но есть оставленный Ими мир. Мы, охранителя, защищаем мир, оставленный Богом, вы, революционеры, его пытаетесь разрушить. В этом разница между нами. Мы пытаемся спасти и сохранить мир, в котором однако остались высшие идеи, оставленные в мире Богом и Христом – идеи любви, добра, человеческого братства и взаимной солидарности. Осталась, наконец, красота, может быть, самый щемящий дар, оставленный в мире умершим Богом. Дар, который так много говорит о Боге… Осталась беззащитность юных, их трогательная нежная хрупкость, взывающая к защите и так надеющаяся на любовь, на ту неопошленную любовь, о которой говорил Христос и воплощение которой Он Сам и был… Вот эту трогательную юность, вот эти клейкие листочки людские и жалко…
Иван на секунду замер, взглядом словно уйдя внутрь себя и неожиданно продекламировал:
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она