Комфорт проживания и самосотворение

***

Время всегда идет вперед, и нет у него ни преград, ни остановок. Вот и он уже унесен ветром времени на приличное расстояние от нежного возраста. Много чего случилось на том пути, но и во времена стабильности, застоя и даже новой смуты он учился, реализовывая свое к этому постоянное желание. Дипломы получились что надо, с серпасто-молоткастыми гербами на синих обложках. Он мало того, что имел прилежание к учебе, но еще и имел склонность планировать свою жизнь, и даже не только на ближайшую перспективу. Выстроил бизнес, построил дом в деревне и, будучи по своей натуре толстовцем, намеревался учительствовать в сельской школе. Ему старость виделась не на пляжах в экваториальных странах, и не в стриптиз-клубах мировых столиц. Представлялось, как прохладным сентябрьским утром он с палочкой и портфелем, обязательно в фетровой шляпе по моде 60-х годов прошлого века, идет по сельским тропкам к первому звонку в школу, что расположилась еще в том здании типовой советской архитектуры.

Подходило время реализации этой не очень понятной его друзьям и знакомым программы. И тут он начал делать одну ошибку за другой, видимо, совершенно не понимая, куда двигается. И первая ошибка была с первого же шага, с его визита в районный комитет образования, который в местной прессе заявлял об острой нехватке учителей в сельских школах. Большая женщина в маленьких очках и в белом кримпленовом платье с красными гвоздиками встретила его в меру улыбчиво, и в меру учтиво. Он не угадал, что надо соблюдать правило дозирования и сразу выложил все эти серпасто-молоткастые дипломы, в том числе и с кандидатской степенью. Она открывала эти корки, а он рассказывал, в каком селе собирается учительствовать. Та задала всего два вопроса, и первый из них был:

– Знаете ли Вы о зарплате учителя сельской школы?

Тот ответил, что ему это не интересно. Как тот самый толстовец, он воспринимал учителей и санитарок больниц не как работающих. Он видел в этом служение, но не идее, а людям. Но он это не озвучил, чутьем бизнесмена улавливая, что стартует как-то не совсем плавно. И тут прозвучал ее второй вопрос:

– А зачем тогда?

Он как-то смялся, оставшись без отчетливых объяснений. Тогда она предложила в ее присутствии встретиться с директором той сельской школы и окончательно объясниться по трудоустройству на месте.

Подъезжая к школе, он издалека разглядел у крыльца ту самую большую женщину в маленьких очках и в тех самых гвоздиках. Когда подъехал ближе, обрисовалась вторая фигура, явно школьного директора. Она была маленькая, но в больших очках, с брошкой на белом жабо, что воцарялось над серым пиджаком. Женщина была в такой же серой юбке и в удивительного апельсинового цвета кроссовках. И тут он совершил вторую ошибку, даже не осознавая этого. Он приехал на большом черном «Land Cruiser», да еще и только что вымытом и натертом. У тех, кто проводил свои старческие годы в экваториальных странах, проблем вообще не было, а вдруг случится помереть от местного мерзкого спиртного где-нибудь на пляже под жгучим солнцем или еще от чего, только бы не схоронили на туземном кладбище. Всем хотелось быть захороненными на родине, хоть и на сельском погосте. Тема такая возрастная и болезненная. Группа сельских ребятишек молча и очень внимательно всматривалась в ситуацию. Директриса, переминаясь апельсиновыми кроссовками, попыталась сразу же пошутить:

– Колеса Вам тут попрокалывают.

А потом зафыркала так, что жабо кружевами замахало. В сторону красных гвоздик она без выразительности угрюмо заявила:

– Вы что, хотите, чтобы меня здесь строили?

Было ясно, что переговоры закончились; он развернулся, сверкнув черными боками автомобиля, и уехал. Директрисе нужен был учитель маленького роста с кротким голосом, который застенчиво просил бы выдать дров побольше на зиму, чтобы строился по движению брови и дрожал от ее голоса. А какой учитель нужен был ученикам?

Из-за своего упрямства в доведении всего до конца, он, конечно же, совершил третью ошибку, подключив свой самый верхний административный ресурс. Что из этого получилось? Там быстро договорились о его встрече с первым лицом образования региона, а там все вопросы решались. Здание из стекла и бетона, охрана, лифт. Неожиданно был удивлен: того первого лица на месте не оказалось, но ощущение приклеилось, что оно есть, это лицо, просто его видеть не желает. Но тот его ресурс никто не мог проигнорировать, значит, еще тут что-то было, чего он не знает. В приемной его передали на прослушивание то ли референту, то ли инструктору. Девушка была не примечательная ни лицом, ни фигурой, и потому ей, похоже, еще недавней выпускнице педагогического института, очень хотелось блеснуть умом. Она начала блистать. Поразительно было, что она знает о цели его визита, и вообще много о нем знает. Было чувство, что готовились к встрече. Она была напряжена и, вроде как, напугана. Ее монолог был расчерчен по пунктам, но общий смысл сводился к тому, что учитель – это не только высокообразованный человек, но и тот, у кого четко определена жизненная позиция. Конечно, в школе работают девочки, которые еще и педучилище не окончили, но они в русле реальной жизни страны, и все политические моменты правильно понимают и передают это понимание ученикам.

Начав по пунктам излагать этот увлекательный рассказ, она, конечно же, увлеклась и договорилась до того, что педагогический корпус региона является опорой правящей партии в избирательном процессе и неоднократно доказывал свою эффективность. А по нему, в частности, есть мнение, что при наличии, без сомнения, настоящих дипломов, у него отсутствует твердая гражданская позиция. Это и стало причиной профнепригодности. Но есть выход: если он готов прослушать полугодовые курсы, которые она и ведет, то все можно изменить и исправить все кривые линии в той самой его несформировавшейся гражданской позиции. Но курсы платные. Он отказался, фетровая шляпа с тросточкой быстро убегали по сельской дороге, только без него. Повеяло жаркими пляжами и загорелыми жопами путан. Оказалось, что счастье дарит не только академия дураков в спектакле с криво сотворенным сценарием, который всегда выпрямляется. Есть методики и от зависимости, и от независимости.

***

…Агасфер был готов встретить Николь. У нее будет последний полустанок в кривой, давно минувшей реальности, а пока – рассказки в объеме школьных сочинений.

Завтрашнее

Артель начинала оформляться уже с глубокой осени. Первые общие деньги тратили на банку, крышку и всякую такую мелкую дребедень. Потом по отдельной и самой затратной статье закупали порох, дробь и гильзы. Покупали и снаряженные патроны, но это было слишком дорого. У стрелков был свой личный инструментарий, и у остальных тоже, по заранее обговоренным обязанностям. Морозы только спадали, и снег по-весеннему оседал, наладчики уезжали на берег готовить площадку и варочную печь. Ее нутро после каждого сезона ржавело и нуждалось в чистке и уходе. Они заготавливали дрова и обновляли прошлогоднее жилье. Хватало недели, потом одни оставались сторожить, а другие возвращались. Где-то еще через неделю, когда снег сходил, и днем наступал стабильный плюс, отбывала вся артель. Но день отъезда всегда оставался на совести самых бывалых участников, ибо они своим чутьем определяли начало бараньего промысла. Но частенько на два-три дня ошибались, и эти дни были резервные. В этом сезоне погода, вроде, благоприятствовала, но тепло – оно тоже сомнительное, так как при потеплении ветры теряют свою настойчивость и интенсивность, а именно они были здесь определяющим фактором успеха.

В этот раз прибыли вдевятером, как всегда: пять стрелков, четверо тех, кто сторожил. Все имели одинаковую долю, и работа у всех была одинаково тяжелой. В таком составе в хорошие годы, если получалось, в два захода выбивали по сто-сто двадцать штук, а если с трех, то и до ста пятидесяти получалось. В таких загрузках работы хватало до тошноты. Этот продукт в голодное время давал выжить семьям промысловиков, да и многим, кто рядом. Самые, вроде, привилегированные были стрелки, но они больше всех рисковали здоровьем, ибо им по шесть-семь часов приходилось лежать на мокрой и промерзшей земле. Как-то начало накапливаться беспокойство: ранняя мошка была на тепло, безветрие повисло над заливом и всей марью, что тянулась от воды вглубь острова широкой долиной, что сейчас была одета в жухлую прошлогоднюю осоку. Хотя по широкой, бледно-грязной полосе берега залива было ясно, что отливы работают уже в полную силу, что было вкупе со всем очень важно. На две простенькие удочки наловили мальму-красавицу, нажарили, плотно поели, запив все компотом из прошлогодней клюквы, которой на мари были нескончаемые россыпи. Выпить водки во время этой работы означало моментальное исключение из артели без каких-либо компенсаций. Все это знали.

Назавтра, только небо засерело рассветом, все сомнения развеялись. С небес пришел такой шум и грохот, что первоходки втягивали головы в плечи. На воду мелкого залива, где еще и весь лед не покрошился, садилось стадо перелетных диких лебедей в примерном количестве за тысячу штук. Это были крупные птицы, весом 10-12 килограмм. На них и заряжались волчьей картечью. На мелкую и широкую площадь залива они садились отдыхать после трансконтинентального перелета. Здесь они, похоже, не питались, хотя часто выковыривали в донной жиже ямы до метра глубиной. Если кто-то из людей рисковал пройтись по воде по их засидкам, очень часто ломал ноги, выползая потом к берегу на карачках. Питаться они садились на сушу, на отдельные необитаемые острова, где часто гнездились гуси, которые и становились их едой. Они глотали яйца и птенцов, сжирали всех мышей и ящериц: после их залета оставалась мертвая территория. Так они и двигались к своим местам гнездования. А в этот залив, бывало, в течение недели садились по три таких стада.

Зашло солнце, примерно метров за сто от береговой линии вода была сплошь покрыта белым шевелящимся саваном. Они щелкали, гоготали и шлепали крыльями. В теории, к ним и подойти можно было по столь мелкой воде, но в практике – никогда. Они все видели до двух-трех километров, и при появлении любой опасности не взлетали, а, расправив крылья и шлепая здоровенными ластами, просто убегали вглубь залива. Добывали их так: в ночь, если начинался ветер с суши по долине, стрелки еще в полной темноте, метров за пятьдесят до кромки воды ложились между промерзших кочек, и ни с воды, ни с земли их не было видно абсолютно. Было большим везением, если к восходу солнца ветер крепчал, да хорошо бы еще с туманом. Просто так эти большие птицы взлететь не могли. Все стадо разгонялось на встречный ветер, бежало и одновременно начинало подниматься на крыло. Их высота при достижении линии охотников была не более десяти метров. Стрелки вскакивали, и тут все начиналось. Стреляли почти не целясь, пропуская за себя. Если сбитая птица попадала в охотника, то точно ломала шею. Стадо уже не могло изменить скорость или сманеврировать, оно шло напролом. Но первую линию никогда не стреляли, без вожаков птицы были обречены.