- Хочешь, будет при свечах, Ромашьк.
Она называет меня так же, как Аня. Она и выглядит как Аня.
Пол под ногами зеркальный. Вижу собственное отражение, чуть размытое, из-за плеча выглядывает искривленная рожа, с синими огоньками.
Вслед за Королевой по полу плывет водянистая, размытая клякса. Ноги у меня иссиня-пепельные. Наклоняюсь, как старый дед, медленно так. На мне хрустит одежда, корочка льда лопается, мелкие осколки осыпаются на карандаш, что лежит на полу.
Зубы стучат, но холода я не замечаю. Все еще думаю об Оле, и что ее тут быть просто не могло.
- Мы будем с тобой вечно, - говорит Королева нараспев.
- Пошла к черту!..
- О, ты собрался порисовать? - голос у Королевы чуть дрогнул. Я провел черту, и грифель противно заскрипел по зеркальному полу. Пахнуло сырыми потрохами. Я мельком взглянул на трон: хоботки уже всосали в себя жижу, и ничего от тела не осталось, если это был не мираж какой-нибудь.
Это все привиделось? Да или нет?
- Милый, у нас будет ребеночек... - Королева погладила живот жестом молодой мамочки, и меня передернуло. - Что ты там чертишь, господи? Вакула ты, что ли? Думаешь, я не смогу переступить черту?
Руки у меня дрожали. Помню, приходил с сильного мороза и пытался сразу что-то нарисовать, а пальцы не гнулись. Вот и сейчас так. Но я должен... Линии, линии, изгибы, завитки. Я должен рисовать очень быстро, штрихами, взять самое главное от каждой детали, и показать целиком образ, не вдаваясь в подробности.
Ухватить суть.
Голоса преподавателей из художки, в голове, твердят на разные лады. И очкастый Виктор Семенович, и Химера - выше тройки она не ставила никому.
Сейчас важна точность. Погрузиться в процесс, уйти, не слышать голос, который все равно достигал поверхности сознания, как камень, брошенный в озеро - дна.
- ЧТО ТЫ ТАМ РИСУЕШЬ?! - голос вторгся в сознание, налетел, как мощный шквал на волнорез.
- Послушай, сучка, - размеренно начал я. Теперь рукой за меня двигает кто-то другой. Тот, кто знает, как нужно рисовать. Не умеет, а именно знает. - Ты хотела захватить мир? Кто ты такая?
- Не узнаешь свою Анечку? - хихикнула Королева, сверкая глазами. - Ты всегда был себе на уме, ты всегда был эгоистом, неспособным пожерствовать ради ближнего хоть чем-нибудь. А все потому, что ты тщеславный. Тебя сжирает гордыня, - голос Анин, один к одному. Я слушаю, а рука продолжает бегать. Карандаш почему-то не ломается, и не стачивается, хотя должен.
- Тебя интересуют и всегда интересовали только твои рисуночки. А я тебя любила... Может, правду говорила мама...
Стиснул зубы. Аня никогда не стала бы говорить такое. Она меня поддерживала!
- Я долго терпела. Видишь, до чего пришлось дойти, - она грустно усмехнулась, и на мгновение я даже поверил, что то, что происходит с миром в последние два месяца - ее рук дело, моей Анечки.