- НЕ РИСУЙ, КОГДА Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!
Я закончил и выпрямился, тяжело дыша. По лицу Королевы пробежала рябь, и на мгновение я увидел границы той маски, «карнавальной». Маски живого человека, под которой скрывалось... Что? Абсолютное животное зло, накопленное за миллионы лет? Или что-то внеземное, инопланетное?
А может, и то и другое вместе.
- Ах, ты так... Тогда тебя ждет порка, - размеренно произнесла она. - Мужчины, вы такие... Вас нужно воспитывать, переделывать. А потом - р-раз! И вот уже вы упорхнули к другой. Ты влюбился в эту маленькую потаскушку?
- Она не потаскушка.
- Уже неважно, - тон Королевы похолодел на пару градусов. - Веришь ты мне или нет, но это неважно. И сейчас я тебе это докажу.
Она сбросила платье одним движением.
Я невольно залюбовался ее фигуркой. Кем бы не являлось это существо, но оно с точностью скопировало мою Анечку, не только лицом, но и телом.
- Нравится? - она закусила губку и повела грудью. - «Неплохие доечки», ты ведь так думал, когда увидел меня впервые? Ты хотел меня просто отодрать, я знаю. А уже потом «полюбил». Ты не сможешь меня обмануть при всем желании, - она подходила все ближе и ближе. - И твои рисуночки, - она презрительно фыркнула, - никому не нужны. Можешь не питать зряшных надежд. Покорись мне, расслабься.
- Но, ты не можешь знать, что у меня в подсознании, так?
Брови приподнялись, скулы очертились сильнее. Королева облизала губы.
Она уже совсем близко. В паре метрах от границы, которую я прочертил.
- Ошибаешься. Ты вообще не имеешь понятия, что такое подсознание. Мы с тобой будем править миром... Они все будут нашими рабами... Ты хочешь?
- Нет.
- Это твое последнее слово, Ромашьк? - она склонила голову на бочок.
- Ага.
Руки у нее мгновенно удлинились, из боков поползли отростки. Кожа на груди и животе натянулась, мышцы под ней перекрутились, как веревки. Напряглись жилы на шее.
Королева издала крик, граничащий с томным вздохом.
По ее телу поползли черные вены, и под кожей прошла рябь.
Живот у Королевы распухал, она сделала еще один шаг, и еще. Что-то темное заворочалось у меня в затылке, а перед глазами вдруг встал тот рисунок, с младенцем-осьминогом.