— Не переживай, Бетка, хорошо все с девчонкой будет, — Миша от меня отмахивался, как от мухи. — С завтрашнего дня бери кровь у нее каждое утро, мочу на сахар — перед уколом инсулина, не после. Ну знаю я, что ты не дура, чего ты. Вот эти бланки оформляй с анализами, курьер будет каждое утро за образцами приезжать, а лаборатория тут же делать и по телефону результаты диктовать. Вот сюда записывать будешь, в эти графы…
На синих бланках — надпись «СРОЧНО» и печать Института экспериментальной медицины Академии медицинских наук СССР.
В сестринской звенит будильник — закончились прогревания, пора снимать парафин. Оля вскакивает, но я машу ей рукой — сиди, отдыхай, все утро промаялась с приступом у пожилого колхозника, устала. Я вхожу в кабинет — Фаина и Мариночка лежат на соседних койках, на груди у каждой — тяжелые мягкие пласты парафина в брезентовых клеенках, прикрытые одеялом. Между кроватями занавеска, но девочки отодвинули ее и смотрят друг на друга, зеркально повернув головы. Они не двигаются, будто играют в «гляделки», кто первой моргнет.
«Ну что, хорошо погрелись?» застывает у меня во рту, потому что что-то в этой сцене неправильно, странно — девочки не двигаются, глаза их расширены, словно на месте другой увидели они что-то удивительное, чудесное и немного страшное. Я стою в дверях, пауза длится, переходит порог МХАТовской. Мариночка протягивает через проход пухлую руку в веснушках, Фаина тянется к ней своей тонкой белой рукой. Мне хочется крикнуть, чтобы они остановились, я понимаю, что сейчас руки встретятся и замкнется электрическая цепь, а что она питает — я не знаю, но ничего хорошего. Детские пальцы встречаются, обе девочки дергаются, будто по ним и вправду пустили ток. Потом одновременно садятся и смотрят на меня. У Мариночки глаза светло-голубые, в светлых ресницах. У Фаины — желто-карие, ресницы темные и густые, будто накрашенные тушью. Я внезапно понимаю, какой невозможной красавицей станет эта девочка через несколько лет — как кинозвезда, как Софи Лорен.
— Они ждут, — говорят девочки совершенно синхронно, будто один голос разъят на два. — Они не совсем умерли, но совсем не живы. Они внизу.
— Где? — спрашиваю я, держась за дверной косяк.
— В темноте. В воде. В соли. Под горой они зовут.
Я понимаю, что это розыгрыш, ха-ха-ха, очень смешно — девчонки скучали, лежа полчаса под парафином и придумали надо мною подшутить.
— Ну, зовут и зовут, пусть их, — говорю бодро, шагаю наконец в комнату. — Давайте-ка снимать эти слои тяжеленные, на ужин сегодня котлеты и перловка вкусная…
— Она за твоим плечом, — говорят девочки. — Она не ушла в свет, не смогла тебя оставить. Всегда смотрит, всегда любит.
— Ну, хватит, — говорю я, разозлившись. — Пошутили, и будет…
— На корабле «Победа» остались без обеда, случилась беда — пропала еда. Ты съела, да? Открой рот, скажи «А», — говорят девочки, и тяжелые парафиновые компрессы падают у меня из рук, в голове темнеет. Я наклоняюсь и разнимаю детские руки. Девочки дышат глубоко и вдруг начинают смеяться — не синхронно, а нормально, каждая по-своему.
— Вот это да! — говорит Мариночка, отсмеявшись.
— А кроме перловки есть другой гарнир? — спрашивает Фаина. — Меня от перловки тошнит. Меня вообще от всего тошнит последнее время, особенно утром.
У меня колени подгибаются от впечатлений, я сажусь с нею рядом на койку, прижимая к груди теплые, тяжелые шматы парафина.
— Завтра утром возьму у тебя тоже анализ крови, — говорю я Фаине строго. — Это не страшно, вот Мариночка подтвердит.
— Не страшно, — подтверждает Мариночка. — Нам с тобой теперь вообще ничего не страшно, да?
Страшно становится мне.
Следующим утром после завтрака девочек не могут найти. Кокетка визгливо требует, чтобы все побросали свои дела и пациентов, и Фаину отыскали немедленно. Миша нервничает — ему нужна Мариночка, у него график таинственных процедур.
— Пойди ты поищи, Бетка, — просит он. Мог бы и приказать, но просит.
ebooksa