Темная волна. Лучшее

22
18
20
22
24
26
28
30

И иду к выходу. Думаю, что надо правдами или неправдами спуститься в Мишину лабораторию. Посмотреть, чем он там занимается, потом смесью лести и шантажа заставить его оставить Мариночку в покое. А заодно и у Хляби постоять.

— Эй, комсомолочка, — зовет меня Терехов. Я оборачиваюсь. Он выглядит уставшим и старым. — Ты вот кодовые имена всем даешь, да? У меня-то какое?

Я пожимаю плечами.

— Раньше было — Добрыня. Теперь не знаю даже.

— Как насчет «Слизняка»? Или «Старой тряпки»?

— Как скажете, Сергей Дмитриевич. — Я аккуратно закрываю за собой дверь кабинета.

* * *

Внизу, в «спелеологическом отделении», ночевало по сорок пациентов. Я думала так — сегодня в мое дежурство Кокетка и Фаина будут внизу, в своем «номере-люкс». Я зайду и скажу им то, что обязательно нужно сказать. Орать Кокетка при народе сильно постесняется, а пока время придет наверх подниматься, уже остынет, успокоится. Девочке же нужно на учет встать сразу, и так уже поздновато. Осмотр сделать, витамины начать принимать, питание скорректировать, со школой разобраться…

Сразу скажу, что я ошибалась. Кокетка выхватила у меня бланк с результатами анализа, поморгала на него несколько секунд и начала орать, эхо в ушах звенело.

— Как ты… Кто посмел? Ты с кем посмела?

— Ну, мне на который вопрос отвечать-то? — спросила Фаина негромко. Она сидела на краю кровати, спокойная и бледная. Кокетка подскочила и отвесила ей такую пощечину, что у девочки голова дернулась.

— Кто? Кто?!

Фаина подняла на мать больные, полные ненависти и смятения глаза.

— Дядя Женя, — сказала она. — Или мне его и в этой ситуации положено «папой» называть?

Кокетка захлебнулась визгом и несколько секунд молча булькала. Я начала подозревать, что мой план по тихому выяснению семейных отношений в подземной изоляции мог срикошетить.

— Лучше б я тебя придушила сразу, как родила, — зашипела наконец Кокетка. — Ты же, шалава маленькая, у меня под носом его окрутила. Лишь бы меня, меня побольнее ранить!

Фаина вскочила. Одна щека у нее была ярко-красной, другая — белее соли, глаза сверкали.

— Почему ты сразу меня обвиняешь? С чего ты взяла, что я этого хотела? Хоть бы раз в жизни ты обо мне подумала, а не о себе!

— Ну ничего, ничего… — Кокетка закивала, понизив голос. — Утром уезжаем. Я тебя, паразитку, сразу в областную гинекологию отвезу, у меня там Раиса Львовна, завотделением. На стол тебя тут же, и чтобы без наркоза! Завтра к обеду все уже кончено будет!

— Екатерина Сергеевна, вы что же такое говорите? — вмешиваюсь я. — Я понимаю, что вы в шоке, но у Фаины примерный срок — пять месяцев. Вопрос об аборте уже не стоит…

— А ты помолчи, сопливка конопатая! Как скажу, так всё и будет! Как мы будем от этого… избавляться — это пусть мой врач решает. А как я свою дочь наказывать буду — это уж я решу, — она повернулась к девочке, хищно осклабившись. — В школу и из школы… ни шагу никуда… книжки твои сожгу все… всё с балкона побросаю, что тебе дорого… глаз не спущу… Ты у меня, паршивка, по струнке ходить будешь, а то много я тебе воли дала…