Меня бьют по щекам. В воде я вижу уходящего в глубину Терехова — его голова запрокинута, глаза широко раскрыты, он смотрит на меня сквозь воду, и смотрит, и смотрит…
— Не уходите! — кричу я ему беззвучно. — Не смейте умирать! Не оставляйте меня насовсем!
— Не насовсем, — хрипло шепчет он у меня в голове. — Насовсем никто не умирает, глупая, глупая комсомолочка. Тебе же показали, как оно…
Я хочу еще ему что-то сказать, но меня рвет и рвет холодной соленой водой. Свет трещит, мигает и гаснет. Миша Изюбрин кричит на меня, что-то вроде «шевелись же» и «не спи! Не смей спать!» и еще что-то совсем неприличное, от чего я начинаю смеяться, и на губах у меня от смеха лопаются соленые пузыри — то ли вода из Хляби, то ли кровь из легких. Меня куда-то тащат спиной вперед, ноги волочатся по соли, я держу свою тяжелую ношу, та тоже булькает, я не знаю, кто это, которая из девочек, но, кажется, живая. Луч фонарика разрезает темноту, как нож — сочный арбуз. Темнота лопается. Бу-бу-бу, — заводится мотор подъемника.
— Вода поднимается, — говорит Миша. — Черт, быстро поднимается… Лаборатория моя… Препараты мои… Пласты синей соли… Бетка, ну шевели же булками, затаскивай девчонку на платформу…
Мы едем вверх — а Хлябь идет за нами, темные руки тянутся к платформе подъемника, трогают мотор, гладят меня по волосам.
— Соберись, доченька, — говорит моя мама, которой давно нет, но на самом деле она всегда со мною, всегда во мне. — Давай же. Давай, хорошая моя. Ты же у меня умница.
— Приходи в себя, комсомолочка, — говорит Терехов, мой Добрыня, который здесь, он еще есть, но уже не в человеческом мире. — Спелеологическое отделение эвакуировать надо, срочно. Сорок человек, одна — раненая. Без тебя будет на порядок сложнее. Ты же у меня умница.
Я сажусь ровнее и начинаю усиленно, глубоко дышать, чтобы прояснилось в голове. Одежда на мне — холодная корка соли, жесткая и ломкая, как белье на морозе. Лифт выезжает на свет, я смотрю на девочку, чья голова лежит на моих коленях, кого я успела ухватить, прежде чем за мною нырнул Сергей Дмитриевич и вытолкнул нас наверх, а сам уже не смог выбраться… Это Мариночка. Рыжие волосы кажутся черными от воды, кожа белее мела, глаза закрыты и бегают туда-сюда под веками, будто видит она какой-то глубокий сон. К лифту выбегает Оля — на ней лица нет, она всплескивает руками, кричит на нас, захлебываясь словами и своим страхом.
— Что же так долго! Тут землетрясение! А никто не просыпается, я уже и трясла их, и кричала! Вейсман ваша в себя тоже не приходит! Лежит как мертвая, разве что дышит еще потихоньку! Мишка, что… Почему Беда такая мокрая? Где Фаина? А Терехов???
Она закусывает губу и дрожит.
— Воды поднимаются, — говорю я громко, — Нужно срочно всех эвакуировать. Клеть поднимает пятнадцать человек за раз… Четыре минуты вверх, три вниз… Три ходки… Вода до этого уровня дойдет где-то через полчаса, да, Миш?
Тот кивает, будто через силу, его лицо искажено гримасой, по щекам текут слезы, нос покраснел.
— Должны успеть, если быстро.
Я наклоняюсь к спящей девочке.
— Марина! Мариночка! Скажи всем, чтобы просыпались. Прямо сейчас. Ты и одна сможешь, я знаю… Давай же! Иначе будет поздно!
Девочка стонет сквозь сон, выгибается, как больные столбняком на картинках. И падает, обмякшая, спит дальше.
— Что происходит? — слышится из-за перегородок и занавесок.
— Землетрясение?
— Бля, чо за херня, ребята?
ebooksa