Леха положил мешок на пол, присел, снял пластик, развернул рогожу. Як смотрел с тяжелым грустным интересом, он с поисковиками никогда не ходил, а Леха-то привычный, с восьмого класса.
— Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней, — сказал Як тихо, и Леху аж мороз пробрал от неожиданности, как будто распахнулось окошко в древнюю тьму, где клубились образы и тени, а Як стоял, строгий, весь в черном, и смотрел в бездну с обрыва. Но тут же он встрепенулся и иллюзия исчезла.
— Шекспир и племянники, — сказал Як. — Китс. Который из них танкист?
Леха показал на коричневый череп покрупнее, с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый. Может, тоже танкист, а может и вообще из другого времени — тут по лесам костей много, а ни жетона, ни одежды не было.
— Они рядом лежали, — сказал он хрипловато. — Я заявку отправил на обоих, немцы обычно в июне забирают своих и деньги переводят. Написал, что без жетона, но похоже, они вместе были. Посмотрим. Если не возьмут, похороню в лесу. Нашим не буду отдавать на захоронение, вдруг все-таки тоже немец, нечего братские могилы… поганить.
Як кивнул, провел рукой над костями. Леха опять поежился.
— Тебе что-нибудь нужно? Ну, для этого… камлания? — Леха запнулся на мистическом слове, как будто сказал неловкую непристойность. — Я слышал, шаманам бубен нужен, у тебя есть бубен, Як? А то у меня нет.
— Бубен у тебя есть, — спокойно сказал Як, расстегивая куртку и доставая пакет и блокнот из внутреннего кармана. — И если будешь мельтешить и суетиться, то ты в него получишь. Вот, тут я все записал, две недели деда расспрашивал. Хотя я, конечно, не уверен, он заговаривается, все время переходит на якутский. Саха тыыла, все такое. Я его и не знаю почти. Говорил матери — не надо было его забирать в город, в квартиру, как жил на природе, так бы и умер нормальным, но она упертая, вся в него. Короче, вот…
Як разложил блокнот на столе, развернул пакет.
— Сперва надо кости этим порошком обсыпать. Потом ты вот эти грибы сожрешь, а я читать буду херню из блокнота. С выражением. Ты прушки как, нормально переносишь? Или сильно колбасит?
— Нормально, — пробурчал Леха. Прушки он не любил, подолгу от них отходил, и не физически, как некоторых полоскало, а на каком-то ином, глубинном уровне, которого у него обычно и не было вовсе. А от грибов он появлялся, выпячивался линзой увеличительного стекла, и под этой линзой он видел нелепого человека — Лешу Арбузова, со всей его жизнью, детством, школой, мамой, техникумом, работой, длинными волосатыми ногами, рыбалками, встречами и звонками Леночке, лесными вылазками с «Поиском», разговорами за жизнь под водку, вечными попытками заработать денег побольше… Человек, которого он видел, был даже не работящим муравьем под стеклом, а какой-то противной мелкой вошью на теле мироздания, и обычно Лехе требовалось несколько недель, чтобы отойти от мысли, что это — он, забыть, какое отвращение к этому человеку приходило после поедания прушек.
Но сейчас все было иначе, не для куража, а потому что Лехе срочно нужно было купить квартиру и жениться на Леночке.
— Ну а если все правильно случится, то что тогда будет?
— В этом вопросе ясности у меня не возникло, — ответил Як безмятежно. — Либо этот, танкист, сюда войдет из своего Нижнего Мира, либо ты туда прогуляешься. В любом случае — спросишь его, в каком болоте он тут танк свой утопил. Понравишься — покажет. Дальше сам знаешь. Проверим металлоискателем, поныряем на веревке.
— Тимоха может у брата взять погранцовское подводное снаряжение, — вслух подумал Леха. Як кивнул.
— И тогда Васёк выйдет по своим питерским каналам на покупателя. А дальше смотря какой танк. Если «Тигр», да еще и более-менее сохранный, то вам с Ленкой хватит на элитку в Питере, на джип и на медовый месяц на Гавайях.
Леха кивал, зачарованный перспективой.
— А если не получится? — спросил он. Як пожал плечами.
— Тогда просто пересидишь вон на той тахте. Мы с Басиком тебя покараулим, пока не отойдешь. После свадьбы поедете на три дня в профилакторий «Железнодорожник» в Гаврилово. Жить будете у ее родителей, не тащить же ее с младенцем к твоей матери в финский дом без воды и туалета.
— Хватит, — сказал Леха тихо.